Волга впадает в Гудзон - [16]

— Говори — не томи! — встрял Слава Грязнов, поскольку Турецкий сделал паузу.

— Я не томлю — вспоминаю, с которого именно восемьдесят какого-то года их имена начали упоминаться в прессе рядышком… Как вы понимаете, к тому моменту, как Мансуров начал едва ли не символизировать вместе с еще парой персонажей перестроечные и постперестроечные реформы, Томилин уже был при нем. Это раз.

— Что, еще и «два» есть?

— А як же ж?.. Но это, братцы, уже из сугубо гуманитарной области… Славка, заткни уши, ты про психику, равно как и про психологию, не любишь!

— Валяй, стерплю как-нибудь, — буркнул Вячеслав Иванович.

— Ну гляди, сам напросился… Кто-нибудь из вас по жизни с Мансуровым сталкивался?

— Ну я… А что? — подозрительно поглядел на своего подчиненного Константин Дмитриевич.

— Ну и как он тебе? Я имею в виду — как бы ты охарактеризовал мансуровскую личность?

— Не могу сказать, что знал его близко, — пожал плечами Меркулов. — Но впечатление о нем, как ни странно, в общем неплохое… Несомненно умный. По-моему, ироничный… И неправдоподобно сдержанный… Такое чувство, что у мужика не было ни единой слабости, вот как раз это в нем и раздражало… слегка.

— Тебя слегка, а кого-то, возможно, и куда сильнее, — произнес Слава Грязнов.

— Славка, не уводи от темы! — усмехнулся Турецкий. — Ты же, Костя, сейчас нам нарисовал несомненно сильную личность.

— Кто б сомневался? — удивился Меркулов. — Да будь он послабее — ему бы не только такой карьеры не сделать или там не удержать в руках такой концерн, но, пожалуй, и помереть бы в итоге не своей смертью не удалось… Тьфу, я, по-моему, со всего того уже заговариваться начал… Слушай, Саня, ты, собственно говоря, с какой стати ко мне с его характеристикой прицепился?!

— С той, что две сильных личности в одном флаконе долго не удерживаются, Костя! А следовательно, Всеволод Иванович Томилин персонаж Мансурову далеко не равноценный, а поскольку при этом вряд ли дурак, то и сам понимает разницу между собой и покойным ныне шефом!

— Ну не знаю, как ты, Костя, но я точно не понял, каким образом это снимает с него в Саниных глазах подозрения, — вздохнул Грязнов.

— Я ж говорил — заткни уши, — фыркнул Сан Борисович. — Вот представь, что ты человек информированный, абсолютно в своей сфере профессиональный, но при этом принимать решения способен лишь до определенного уровня. Решения, имеющие глобальные последствия, тебя, в частности, пугают, но тебе их на протяжении многих лет и не надо принимать: для этого рядом всегда есть Мансуров.

— И вдруг он исчезает, — подхватил Меркулов. — М-да… Если ты прав, Саня, Томилину сейчас должно быть крайне неуютно. Но это если прав! А как насчет варианта, при котором он с годами обрел внутреннюю уверенность, что вполне мог справиться и без сильной мансуровской личности?

— А насчет этого — читай пункт номер один про общих личных врагов, — рассмеялся Турецкий. — Насколько я знаю, отстреливаться из положения спина к спине, когда окружают тебя со всех сторон, куда сподручнее, чем в одиночку. Ладно, братцы, пора по коням… Ирка моя за последние три часа не позвонила ни разу, — следовательно, приняла решение смертельно обидеться на позабывшего дорогу домой мужа.

5

И среди коллег-бизнесменов, и вообще среди тех, кто знал достаточно близко главу концерна «Русь-металл» господина Вагина, Руслан Петрович слыл человеком верующим. Собственно говоря, так оно и было. Поэтому то, что раннее утро следующего после гибели Мансурова дня застало Руслана Петровича на входе в храм, прихожанином которого он числился, исключительным фактом не являлось.

Терпеливо выстояв раннюю обедню в обществе двоих личных охранников, переминавшихся за спиной шефа и неуверенно крестившихся вслед за ним в положенных местах службы, Вагин подошел к священнику, благословлявшему прихожан, в числе последних и, приложившись к кресту, улыбнулся батюшке.

— Я уже давно обратил внимание, — произнес он негромко, — канун[1] у нас не нов, да и маловат для такого храма. Могу я пожертвовать на новый? И довольно ли будет для этого, скажем, тысячи долларов?

— Благослови вас Господи, — глаза священника невольно округлились, — только, Руслан Петрович, на то, чтобы канун поменять, и половины вполне бы хватило.

— Ничего, батюшка, — усмехнулся Вагин, — полагаю, если что останется, так у храма ведь и иные расходы имеются — во славу Божию…

— Благослови тебя Господи, сынок, — растерянно пробормотал священник, все еще недоверчиво провожая взглядом пачку стодолларовых купюр, исчезающую под пальцами Вагина в прорези ящика для пожертвований, стоявшего возле алтаря, и мысленно благодаря Бога за то, что у богатого прихожанина хватило такта опустить деньги именно туда, а не сунуть в руки ему лично.

Склонив голову под благословение, Руслан Петрович между тем, прежде чем выйти из храма, подошел уже во второй раз за утро к распятию и, перекрестившись, прошептал так тихо, что даже следовавшие за ним по пятам охранники не разобрали:

— Господи, благодарю Тебя за избавление от врага видимого, иноверца без имени, в Твоей Книге жизни не вписанного!..

И лишь после этого счел возможным покинуть маленькую церквушку, в которой и отстоял службу: Руслан Петрович Вагин втайне гордился тем, что предпочитает свой маленький и ничем особым не примечательный храм роскошным соборам, считая это исполнением одного из послушаний, посланных ему Богом…