Волга рождается в Европе - [9]

Эти русские контрудары наносятся только слабо, скорее чтобы замедлить немецкое продвижение, чем задержать его. Впрочем, кажется, что с сегодняшнего утра советские войска реагируют с большей силой, в холмогорье на востоке и на севере от Зэиканы, примерно в десяти километрах отсюда. Грохот артиллерийского огня, к которой присоединяется сухой треск зенитных пушек, становится с каждым часом все более угрожающим.

Мы продвигаемся вперед очень медленно, частично из-за плотного движения, частично из-за того, что приходится убирать заграждения, устроенные русскими во время своего отхода. Постоянно дорога прерывается воронками от мин. Повсюду на полях лежат обломки обгоревших автомобилей, разбитые и помятые мотоциклы, каски. Чем больше мы приближаемся к высотам над Штефанешти, тем чаще местность напоминает нам о все более глубоких следах боев. Каждый метр разорван воронками от снарядов. Потом мы видим на повороте прямо у обочины лежащий на боку советский танк, обе длинных орудийных ствола которого направлены вниз в долину. Здесь яростный и ожесточенный бой длился долго. Этот русский танк был всего один, его поддерживали слабые туркестанские стрелковые подразделения, окопавшиеся тут и там в нивах и лесах. Казалось, будто воздух еще наполнен треском взрывов, который висит над нами с той долгой вибрацией, как он следует за хриплым шипением артиллерии. Облака маленьких серых птиц летают низко над пшеничными полями, с шумом, который походит на щебетание пулеметного огня.

Во время короткой остановки, к которой нас вынуждает одно из многочисленных препятствий на дороге, мы спрыгиваем, чтобы рассмотреть поле боя. В советском танке глубокая пробоина с борта, разорванные стальные внутренности вывалились наружу. Насколько нам видно, в нем нельзя обнаружить ни одного погибшего русского. Большевистские войска, если возможно, забирают с собой своих павших. Они всегда забирают у них документы, которые те носят при себе, и эмблемы подразделений, к которым те принадлежали. Группа немецких солдат задерживается у танка, чтобы рассмотреть его получше. Кажется, что присутствуешь на выездном заседании суда, в момент экспертизы. Немецких солдат интересует, прежде всего, качество вооружения противника и способ, как это вооружение применяется на местности: одним словом, русская техника с промышленной и тактической точки зрения. Они исследуют выкопанные русскими маленькие окопы, гильзы, брошенные винтовки, воронки от снарядов вокруг танка, они проверяют сталь, из которой он изготовлен, устройство обоих орудий, и качают головой: «Да, да, но...» Тайна немецких успехов объясняется в значительной степени этим всегда повторяющимся «но».

Наша колонна снова приступает к маршу, проезжает мимо длинных колонн пехоты, артиллерийских подразделений, румынской кавалерии. Грохот моторов разрывает красное облако пыли, которое висит над холмами. Холодная как лезвие вспышка солнечных лучей разрезает плотную дымку, отражается от стали танков, от крупов взмыленных лошадей. Ледяные порывы ветра бросают хлещущие комки земли через плотную пыль. Рот заполняется песком, глаза горят, веки кровоточат. На дворе июль, но холод силен. Сколько часов мы уже в пути? Сколько километров мы прошли? Солнце уже клонится к закату, влажность начинающегося вечера делает облако пыли тяжелее, отражается на стали танков. Орудия колотят на горизонте как огромная балка. Грохот приближается и удаляется в чередовании звучного и приглушенного эха.

Затем связной-мотоциклист колонны передает приказ остановиться и устроить лагерь на поле возле дороги, под защитой лесополосы. Скоро колонна находит предписанную для ночного отдыха позицию. Жужжание моторов опускается с неба над уже влажными тенистыми долинами и склонами. – Там идет бой, – объясняет мне старший лейтенант Лаузер, молодой житель Лейпцига с атлетическими плечами и молодыми глазами за толстыми стеклами очков для близоруких (он доцент в университете, если я не ошибаюсь), и указывает мне на одну близкую точку на горизонте, где облако пыли стоит выше и плотнее, как дым от пожара. Зеленый вечер легко ложится на деревья и нивы. По дороге проезжают несколько санитарных транспортов с ранеными. Насколько отличаются раненые этой войны от войны, что была двадцать пять лет назад! Я уже говорил это в другом месте: они больше похожи на рабочих, которые пострадали от аварии на своем заводе, чем на солдат, раненых в бою. Они молча курят, с бледными лицами. Автобус бухарестского городского транспорта, конфискованный для санитарно-медицинской службы, делает короткую остановку возле нашей колонны. Он занят легкоранеными, у многих перевязаны головы. У одного немецкого танкиста обе руки забинтованы до плеч. Его товарищ засовывает ему между губами зажженную сигарету. Танкист, с низко натянутым на лоб черным беретом, курит молча, глядя по сторонам. Как будто, он вообще не страдает от боли. Возможно, боль ничего не может причинить этим внутренне отвлекшимся от мучения их ран мыслям, этим как бы отсутствующим, таинственно погрузившимся в себя людям. Бледные лица исчезают в зеленом вечере.