Волга рождается в Европе - [8]

- Как проехать к мосту? – спросили мы его. Он поднял красно-белый сигнальный жезл и указал в направлении моста. При полуповороте, который он сделал при этом, он заметил пять или шесть мальчишек, старшему из которых могло быть лет десять, которые испуганно теснились перед дверью в кафе на углу улицы. На косо свисающей через дверь вывеске я механически прочел «Cafe Central de Jancu Liebermann». Внутри оно, похоже, было разрушено, потому что к двери пробивался легкий дым. – Уходите, уходите, дети, – прокричал полевой жандарм жестким и все же добродушным голосом. Он улыбнулся и вытер тыльной стороной ладони свое забрызганное кровью лицо. При звуке этого голоса дети беззвучно убежали, они спрятались за обломками соседнего дома. Полевой жандарм рассказал нам со смехом, что дети весь день стоят там и смотрят на него, как он поднимает руку, указывает сигнальным жезлом направление и поворачивается, чтобы освободить дорогу. – Они не убегают даже если бомбы падают, – добавил он, – они больше боятся меня, чем русских бомб; но как только я поворачиваюсь спиной... Действительно, они стояли там и осторожно выглядывали из-за угла растрескавшейся стены. – Ничего не поделаешь, – заметил полевой жандарм, смеясь.

В Штефанешти было два моста через Прут, мосты, которые были сколочены из тяжелых деревянных балок; в начале войны русским удалось их взорвать. Казалось, будто разрушение обоих мостов сделало бы для немцев переход реки невозможным. Потому что на этом участке фронта немецкие войска в первые дни войны не сдвинулись с места. С румынского берега не было никакого обстрела из пушек и винтовок по советскому берегу. Настоящая идиллия. Война здесь происходила в воздухе, между советскими самолетами, бомбившими Штефанешти, и немецкими эскадрильями истребителей, которые поддерживались зенитной артиллерией. Все же, позавчера немецкие саперы весьма неожиданно, не обращая внимания на русский обстрел, начали сооружать понтонный мост, и через три часа после начала боя немецкие танки уже оказались на советской стороне реки.

По этому понтонному мосту мы ехали сегодня утром, Организация Тодта уже строит рядом с ним второй мост. Хотя работе мешают продолжающиеся авианалеты, она идет быстро и упорядоченно, как будто русские войска стоят на удалении ста километров, но на самом деле до них едва ли двадцать километров, так как они находятся там за горной грядой.

Мы проезжаем под грубо сколоченной триумфальной аркой, на вершине которой установлены серп и молот; такие арки русские сооружают в каждом пограничном пункте. Ни один из деревенских домов деревни напротив Штефанешти не разрушен. Немцы берегли дома этих бедных румынских крестьян Бессарабии; они форсировали реку без единого пушечного выстрела, с холодной вызывающей смелостью. Дюжина белых крестов из акации стоят около сохраненной деревни, вдоль обочины. Я останавливаюсь, чтобы разобрать имена погибших; лишь молодые люди, от 20 до 25 лет. Немецкие солдаты вылезают из своих машин, срывают полевые цветы и кладут их на могилах своих товарищей.

Я осматриваюсь. Дома деревни чисты, с побеленными известью стенами и соломенными крышами. Оконные рамы демонстрируют прекрасную изящную резьбу на вручную обработанном дереве. Женщины и дети стоят за забором маленьких садов, которые окружают каждый дом, и смотрят, как проезжает автомобильная колонна. Старики сидят на порогах дверей, неподвижно, слегка склонив лица к груди. Совсем нет молодых людей, нет и мужчин от тридцати до сорока. Много детей, много девочек, все очень юные и не без грации в их пестрой одежде, с белыми или красными косынками. Все показывают смеющиеся глаза, но лица их бледны и несут выражение почти оцепеневшей скорби. Это бледность не голода, а бледность того ощущения, которое я не смог бы выразить словами. Это моральное сплетение, о котором я, вероятно, скажу еще позже, если мне удастся понять тайну этих смеющихся глаз на бледных печальных лицах. Можно удивляться, когда видишь скот на пастбищах, золотистые еще не сжатые поля, которые колышутся на ветру, кур, которые копаются между гусеницами танков, на покрытой пылью дороге. Мы только что оставили за собой румынский берег с его грязью; здесь мы не находим ничего, кроме пыли. Это, пожалуй, связано с тем, что румынский берег лежит низко и поэтому болотистый, в противоположность советскому берегу, который медленно поднимается широкими складками холмов, мощными полукругами покрытой лесом и полями, подобной амфитеатру холмистой местности.

Почти сразу за деревней стоит немецкая моторизированная колонна, с которой мы должны дальше продвигаться в направлении переднего края.

К полудню колонна приступает к маршу. Высокое облако пыли поднимается, затемняет зелень складок местности, выглядит как дым большого пожара. Авангардные колонны только на несколько часов опережают нас, признаки битвы вокруг нас, можно сказать, еще горячие. Это знаки быстрых и мощных столкновений, но еще вовсе не следы настоящей борьбы. Немецкое наступление продвигается очень медленно в этой части, однако беспрерывно; в длительном чередовании тактических маневров и ударов гибкость русской обороны, которая при поддержке танков осуществляет частые контратаки против авангардов и флангов продвигающих немецких колонн, утратила свою эффективность.