Волчья ягода - [24]
– Зоя, ты слаще нас живешь, – ласково ответила за Таисию Прасковья. Она раздобрела, и большие прежде глаза потерялись среди мясистых щек.
– Без мужа, да с дочкой, да с приемышем окаянным. Вот сладость-то. Ты, Прасковья, не выдумывай!
Всегда, когда Зоя упоминала о Неждане, голос ее становился холодным, словно лед Усолки. После смерти Игната выгнать мальца она не посмела, побоялась, что люди осудят за безжалостный нрав.
– Милосердие твое неистощимо, Зоенька. И приемыша взяла, и работника молодого приютила, – Прасковья наслаждалась замешательством Зои.
Упругие щеки той покраснели, глаза бегали, будто уличили ее в татьбе. Зоя чесала пяток льна железной щеткой с таким рвением, что зубья пропороли ладонь. Она вскрикнула и приложила руку ко рту, слизнула капли крови, обильно выступившие на белой коже.
– Все мы про Кольку знаем, – поддакнула Таисия. – Инородец, пермяк, зато крещеный. – Она подбрасывала пухлощекую дочку, и вся полна была бескрайней материнской нежностью. – Гули, гули, за Филенькой гуси прилетели-и-и.
– Мне одной где управиться? Дом, козленок, куры да гуси – руки отваливаются, – оправдывалась Зоя.
– Ты откуда, мать, взяла-то работника свово? – ехидила Прасковья.
– Так на мельницу ездила, в Боровое, а он там христарадничал. В обносках, голодный. Я и пожалела.
– Выгнали его свои, видать, – проскрипела Фекла. – Неруси, слово Божье не ведают. Хоть и крещеные, а все ж не то, злые. А Зойка наша добрая, словно апостол. – После смерти младшего сына, Кузьки, она утихомирилась. Но здесь не удержала колкое словцо.
– Он по-нашему говорит так, что одно слово из дюжины поймешь. Я и не слушаю, – ответила Зоя.
– Нашли друг друга. Видно, судьба, – утешила Аксинья. Как удержаться, не подцепить пустобрехую бабу, мало ли крови ей вдова Игната попортила.
Зоя кинула на Аксинью злой взгляд. Чем теперь она лучше проклятой знахарки-грешницы? С мужиком живет под одной крышей. Работник, пермяк, а в штанах ходит, значит, непотребство. И не заткнешь бабам рот, не накинешь колючий платок.
– А что за мужик видный к тебе зачастил, Аксинья? – Зоя искусно перевела разговор. – Да не один, кажись. Двое али трое приходили! Куда тебе столько?
Все бабы уставились на Аксинью. Даже щетки замерли, ожидая ее ответа. Аксинья помянула недобрым словом Зойку. Как усмотрела, любопытная сорока?
– Каждая была у меня да снадобья просила. – Аксинья знала, что слова ее озлобят баб, но вырывались они, пропитанные горечью, помимо воли.
– А я вот что тебе скажу, Аксинья! К тебе пусть ходят мужики, хоть по одному, хоть сразу десяток. Лукашу мою подальше держи от курощупов всяких, – голос Прасковьи звенел молотом по наковальне.
– Мамушка! Не было худого! – Лицо Лукаши пошло красными пятнами.
– Что мамушка? Люди все заметят, все расскажут. Провожал тебя от Аксиньиной избы охальник неизвестного роду-племени. А мне не сказала ничего, бесстыжая душа.
Лукерья умоляюще посмотрела на Аксинью: нашла мать время для выяснений. Нарочно ведь на людях, чтобы все выведать. На женских посиделках вся правда выплывет, вылезет, словно порченая ягода, всплывет в бадье с водой.
– Известного роду, – Аксинья подняла голову.
– Скажи, кто таков. Что за гусь выискался?
– Голуба, с Соли Вычегодской. Слуга доброго хозяина, мужик он хороший, не дуралей. Тебе, Прасковья, не кричать на дочь надо, а молиться, чтобы сватов послал.
– Сватов! Знаем мы таких, твердозадых: девке задурит голову – и пропадет.
– Матушка, не было дурного дела! Проводил меня, и все. Я по лесу ходить боюсь.
– Рассказывай мне сказки, леса она боится! Засиделась ты у меня, ищешь, кто бы почесал… – Прасковья не сдерживала срамных выражений. – Чтоб с ним я тебя больше не видела!
Все замолчали.
Привычные персты сноровисто справлялись с нелегким делом: уложить на дощечку пяток льна, продрать его крупной щетью. Руки от монотонной работы быстро уставали, а конца и края охапкам не видно. От первого очеса выходил лен дурного качества, в самый раз плести веревки и жгуты. Мягкая щетка из конского хвоста прибирала волокна помягче, такой лен шел на юбки, сарафаны, душегреи, мужские армяки. Самый нежный, словно детский волос, лен приберегали для нательной одежи, праздничных нарядов.
Аксинья вздрогнула. Высокий, грудной, манящий голос заполнил овин, заворожил баб, всколыхнул ее память. Только Ульяна, веселый Рыжик, могла петь протяжно, с яростью, тревожить душу самыми обычными словами, знакомыми сызмальства, уносить куда-то далеко, за тридевять земель, в ту жизнь, где распускаются райские цветы и поют неведомые птицы.
– Ох, Нюрка, в мать пошла, – хвалили бабы, а дочь Ульяны довольно улыбалась.
– Помню голос Ульянкин, ангельский, – пригорюнилась Фекла. – Жалко ее, совсем молодой в землю ушла.
– Она добрая девка, видная. Невеста выросла – всем на загляденье, – ласкала словами Таисия. – Нюрка, возьми Филеньку, в люльку уложи, пусть поспит.
– Невеста без места, – огрызнулась Рыжая Нюра.
Аксинья выросла в небольшой сибирской деревне, недалеко от Соли Камской. Ее судьба была предопределена с детства, но в глубине души ей хотелось большой любви, как в сказках про Василису и Ивана-царевича. И эта любовь пришла – всепоглощающая и страстная, нарушающая суровые запреты отца и способная свернуть горы. Но принесет ли она счастье? Пришлый кузнец, которого полюбила Аксинья, человек с двойным дном, с непростым прошлым и нутром зверя, который может сломать жизнь и себе и другим…
Аксинья Ветер, жена кузнеца, в свои двадцать четыре года пережила немало тягот, оставшись вдовой при живом муже. Она и ее близкие выживают в суровом мире, где голод и лишения забирают свои жертвы, где все смешалось – злые и добрые дела, счастье и горе. В жизнь Аксиньи вновь врывается любовь, запретная и осуждаемая всеми. К чему приведет она и сможет ли Аксинья искупить свой грех?
Восемнадцатый век. Казнь царевича Алексея. Реформы Петра Первого. Правление Екатерины Первой. Давно ли это было? А они – главные герои сего повествования обыкновенные люди, родившиеся в то время. Никто из них не знал, что их ждет. Они просто стремились к счастью, любви, и конечно же в их жизни не обошлось без человеческих ошибок и слабостей.
Забота благородного виконта Десфорда о судьбе юной Черри Стин неожиданно перерастает в страстную любовь. Но на пути к счастью встают родственники Черри, и в результате Десфорд рискует лишиться и любимой, и своего состояния. Удастся ли виконту преодолеть все препятствия, вы узнаете из романа «Крошка Черити».
Желая вернуть себе трон предков, выросшая в изгнании принцесса обращается с просьбой о помощи к разочарованному в жизни принцу, с которым была когда-то помолвлена. Но отражать колкости этого мужчины столь же сложно, как и сопротивляться его обаянию…
Начало XX века. Молодая провинциалка Анна скучает в просторном столичном доме знатного супруга. Еженедельные приемы и роскошные букеты цветов от воздыхателей не приносят ей радости. Однажды, пойдя на поводу у своих желаний, Анна едва не теряется в водовороте безумных страстей, но… внезапно начавшаяся война переворачивает ее жизнь. Крики раненых в госпитале, молитвы, долгожданные письма и гибель единственного брата… Адское пламя оставит после себя лишь пепел надежд и обожженные души. Сможет ли Анна другими глазами посмотреть на человека, который все это время был рядом?
Даже лишившись родины, общества близких людей и привычного окружения, женщина остается женщиной. Потому что любовь продолжает согревать ее сердце. Именно благодаря этому прекрасному чувству русские изгнанницы смогли выжить на чужбине, взвалив на себя все тяготы и сложности эмиграции, — ведь зачастую в таких ситуациях многие мужчины оказывались «слабым полом»… Восхитительная балерина Тамара Карсавина, прекрасная и несгибаемая княжна Мария Васильчикова — об их стойкости, мужестве и невероятной женственности читайте в исторических новеллах Елены Арсеньевой…
Кто спасет юную шотландскую аристократку Шину Маккрэгган, приехавшую в далекую Францию, чтобы стать фрейлиной принцессы Марии Стюарт, от бесчисленных опасностей французского двора, погрязшего в распутстве и интригах, и от козней политиков, пытающихся использовать девушку в своих целях? Только — мужественный герцог де Сальвуар, поклявшийся стать для Шины другом и защитником — и отдавший ей всю силу своей любви, любви тайной, страстной и нежной…