Волчья мельница - [108]

Клер хотелось, чтобы он замолчал.

— Зачем вы мне это говорите? Я все знаю. Вы переменились, отец Жак мне сообщил. Я вас простила…

Он сделал умиротворяющий жест и продолжил:

— Прошу, дайте мне закончить! Я не собираюсь посвящать вас в свои прошлые грехи. Вы должны понять, что сделало меня таким жестоким, а иногда и безжалостным… Я пил сверх всякой меры, причем годами! И ненавидел отца. После его смерти я словно заново родился!

Мужчина сжал кулаки, скрипнул зубами.

— Ужасная трагедия случилась в этом доме — настолько ужасная, что я иногда думаю, а не сжечь ли Понриан ко всем чертям… Мне тогда едва исполнилось четырнадцать. Мама подружилась с Базилем Дрюжоном, вашим жильцом, вскоре после того, как тот поселился в долине. Я хорошо ее знаю, поэтому уверен, что между ними не было ничего предосудительного: он брал почитать книги из нашей библиотеки, и встречались они исключительно на дороге, той, что ближе всего к скалам. Но отец счел себя оскорбленным. К несчастью, вскоре мама забеременела. Родилась сестра… Она была совсем крошечная, хрупкая — не ребенок, а куколка! Я не мог на нее насмотреться, мечтал, как буду учить ее ходить, удить рыбу в речке. Собирался вырастить для нее пони…

В серьезном голосе Фредерика девушка уловила надрыв. Он резко встал, плеснул в бокал коньяку.

— Это мне поможет, — извинился мужчина. — Мне очень трудно вспоминать то время. В общем, я полюбил сестру всем сердцем. С ее появлением дом перестал казаться мне таким тихим и неприветливым. В те две недели, которые она жила в Понриане, я по двадцать раз на дню склонялся над ее колыбелью. И малышка уже начала хватать меня за палец… Я ее любил. Что же произошло тем вечером? Прошли годы, прежде чем я понял. Отец считал, что девочка — плод адюльтера. Мама, естественно, отрицала это, но уж если он что-то брал в голову, переубедить его было невозможно. Вот и в тот день отец напился — он не мог идти ровно и часто спотыкался. В шесть вечера он позвал меня и приказал ехать за священником в Вёй. Мол, Дениз вот-вот умрет, и ее нужно соборовать. Бертран в то время гостил у кузенов, ему было всего одиннадцать. Как я испугался за сестру! Не мог поверить, что она нас покинет… Я оседлал самую быструю лошадь в конюшне. Кюре я привез, посадив к себе за спину. Он вошел в мамину спальню и пробыл там минут десять, не больше. Я ждал у двери, поэтому до сих пор помню лицо этого человека, белое как мел. Я предложил отвезти его домой, но кюре сказал, что лучше пройдется, при том, что близилась ночь и на дворе был декабрь. Я не смел постучать, просто стоял и терзался ожиданием. Я не хотел потерять свою Дениз! Прошло два часа. Пернелль тоже беспокоилась, слонялась по коридору. Вид у нее был странный.

Фредерик ненадолго умолк. Клер заметила, что по щекам у него катятся слезы. Ее это глубоко взволновало.

— Наконец из спальни вышел отец. В руках он держал комок окровавленных пеленок. Взгляд у него был совершенно безумный, и от него несло перегаром. Криво усмехаясь, он протянул мне безжизненное детское тельце и сказал презрительно: «Иди и зарой это шлюхино отродье! Она плакала, ну я и шлепнул с размаху…» Вы не представляете, Клер, в каком состоянии была Дениз! Я прижал малышку к груди. Я был напуган, да, но главное — я возненавидел его так, что этого огня уже было не потушить. Из-за шторы выглянула Пернелль. Она склонилась над моей сестренкой, потом шепнула: «Мой хороший, поезжай скорее в больницу! Доктора помогут, потому что малышка еще дышит. Побыстрее вези ее в город, а я зарою вместо нее кролика!» В ту ночь ее сын, ныне покойный, смастерил деревянный ящичек — вместо гроба…

У Клер пересохло во рту. Она была на грани обморока. Она и подумать не могла, что Фредерик прошел через такие испытания! Перед глазами у нее возникли строчки чужого письма. Марианна Жиро писала Базилю: «Я похоронила нашу дочку, которая обещала стать отрадой моей жизни. Я уверена, что вы — отец, потому что муж давно не прикасался ко мне… Поклянитесь, что никогда не расскажете сыновьям о моем грехе!»

— Какой ужас! — пробормотала девушка.

— Да, — отвечал Фредерик. — Я, как ветер, понесся в Ангулем. По дороге на Торсак, верхом по ней проехать проще. Я скакал и орал от ярости и страха, умолял Дениз не умирать, держаться, хотя был уверен, что она уже мертва. Моя тетушка Аделаида приняла меня, выслушала. Я обвинял отца, кричал, рыдал… Ее выдержка была выше всех похвал. Аделаида дала мне грога и уложила спать. Утром я узнал, что она позвала двух докторов, солгав, что нашла истерзанного младенца на улице. Мы с нею сохранили все в секрете. Она удочерила Дениз — да-да, моя бедная сестренка выжила, о чем я ежедневно сожалею… Временами ее взгляд кажется осмысленным, она меня узнаёт и улыбается, когда я приношу ей игрушку. Тело и лицо ее изуродованы и полностью неподвижны. Сейчас ей двенадцать лет, но по виду не дашь больше шести. Я посвящаю вас в детали этой трагедии по очень простой причине, Клер: тетя Аделаида не молодеет, и она рассчитывает, что я позабочусь о сестре. Теперь, когда я женат, я смогу перевезти ее в Понриан! Согласны ли вы на это, дорогая? Разумеется, доверенное лицо — сиделка, которая ухаживает за Дениз, приедет тоже.