Волчья хватка. Книга третья - [57]

В общем, можно не задерживаться у остывшего моря на промозглом берегу и самому отправляться в горы на поиски Дивьего урочища: если бы кто встречал, подошёл или знак подал ещё на вокзале. Однако вотчина Булыги была местом закрытым, труднодоступным, не хуже, чем Вещерские леса. Существовал единственный ориентир–речка Дивья, бегущая где–то в отрогах Великого Хребта, да и то название это считалось современным, отмеченным только на новых картах. Инородцы называли её Аркус, что было ближе к истине, ибо древнее название звучало как Аракс.

И отсюда происходило название бойцов–поединщиков Засадного полка— араксы, то есть защитники, однако мало кто задумывался над происхождением этого слова, тем более не связывал его с урочищем и рекой, расположенной слишком уж далеко от гнезда Сергиева воинства, Троицкой обители. Хотя кормилица Елизавета, знающая многие сказания и легенды, говорила, что первыми насельниками монастыря стали некие два брата–близнеца с одним именем Аракси были они переселенцами. Но отец говорил, что братья пришли позже, и не в пустынь преподобного, а поселились рядом, срубив себе скит, который потом таки назывался—Араксов скит. Откуда они в самом деле появились, оставалось лишь догадываться, но, судя по созвучию имён, скорее всего, с реки Дивьей.

В Сиром урочище Ражный слышал ещё одну историю: будто привела отроков мать по имени Дива или Дева. Все втроём они бежали то ли из татарского плена, то ли просто от погони и по пути много раз сражались с ордынской конницей, шедшей по пятам. Причём будучи пешими, женщина и два её малолетних отрока отчаянно схватывались с конными и побеждали одними только засапожниками: подныривали под брюхо коней, резали им сухожилия, а когда всадник свергался, то сам попадал на нож. И так перебили они большую часть конницы, сами оставаясь неуязвимыми. Когда же оказались в густых лесах, то ордынцы бросили коней и догоняли пешими, однако беглецы вступили в поединок и всех оставшихся перебили. Всё это произошло будто бы на глазах у молодого ещё Сергия близ Троицкой пустыни, который был изумлён отвагой и храбростью женщины с отроками–близнецами.

Но в этой последней схватке Дива была тяжело ранена и, умирая, велела сыновьям отомстить ордынцам, как только возмужают. Будто бы Сергий позвал их в монастырь, однако братья сначала не пошли, по своему обычаю предали тело матери огню, построили скит, стали совершенствовать своё ратное мастерство и озоровать. Время от времени они уходили из радонежских лесов и вдвоём нападали на становища баскачьих призоров близ Москвы или Владимира. Скоро ордынцы выследили, откуда приходят братья, пришли искать на речку Кончуру, и тогда игумен спрятал их у себя в монастыре. Татары не посмели войти в обитель, опасаясь гнева чужих богов, сожгли скит и ушли ни с чем, а Сергий уговорил близнецов принять постриг, нарёк иными именами, однако их по–прежнему звали Араксами.

И так же стали именовать всех иноков, которых они обучали невиданному прежде ратному ремеслу — с ножами выходить против конницы.

Дивью речку часто путали с большим Араксом, что был в Армении, и даже всезнающие калики, блуждая в поисках, иногда оказывались в Нагорном Карабахе или вовсе в Иране, на сопредельной территории. Столь замысловатое расположение урочища и путей к нему соответствовали основному назначению: сходились в поединках тут редко, и не всякий аракс мог похвастаться, что бывал даже на Дивьем ристалище. Но кто боролся на этом земляном ковре, к тому относились уважительно, и независимо, победил или бит был: вотчина Булыги считалась местом, где очень легко и надёжно можно спрятаться от княжеского гнева, от преследования баскачьим призором, то есть от властей.

Иногда повздорившие с миром поединщики оставались там до конца дней своих, однако ссыльными себя не чувствовали, хотя были оторваны от жизни Засадного полка. Долетала молва, что в недоступной вотчине Булыги, вдали от Ослаба, Пересвета и всего мира, вообще жизнь вольготная, однако некоторые её чурались и предпочитали убраться в Сирое, чем в Дивье, дескать, тоска там смертная и никакого там дива сроду не бывало, одни абреки по горам скачут да скот воруют.

И, пожалуй, были правы, если судить по зимнему морскому побережью. А к откровению калика по поводу малинника, брачной конторы, куда собирают невест на выданье, Ражный отнёсся скептически: сирый за медвежью шкуру мог наговорить и не такого…

Он вернулся с пляжа в город и забрёл на полупустынный рынок, заваленный фруктами и тряпками, которых никто не покупал. Ражного то и дело окликали, узнавая в нём отдыхающего и предлагая снять то квартиру или комнату, то абхазские мандарины, только что сорванные с ветки. Он попутно съел несколько штук, выпил стакан молодого кислого вина и хотел сделать то, зачем сюда зашёл, — купить тёплую куртку и зимние сапоги.

И услышал за спиной дребезжащий, низкий голос:

—Эй, попробуй моего, сладкого. Первый стакан даром.

Вячеслав оглянулся, уловив последнее слово, однако мужчин за прилавками не было, с бочонками и банками сидели старухи. А в голове вдруг высветились слова Пересвета, с чего–то вдруг напомнившего, что в этих краях ещё собирают виноград и уже готово молодое вино, которое и араксам не возбраняется…