Волчок - [19]
По дороге Варя любит меня приобнять. Ей хочется самой меня обнять, а не быть обнятой. Она ниже почти на голову, но обнимает меня за шею. Мне приходится слегка наклониться, идти при этом неудобно. Кажется забавным и милым, что Варвара не замечает разницы в росте. Иногда это объятье немного похоже на силовой захват. По-моему, этот жест многое объясняет в ее отношении ко мне. Не то чтобы Варя хотела меня раз навсегда приручить, переделать под свои привычки, но ей важно быть главной, настаивать на своем, переучивать. Варя – дрессировщик, которому важна роль человека с хлыстом, а вовсе не результат дрессировки. Кот Герберт, которого Варя «воспитывает» ежедневно, сохранил полный набор своих пагубных привычек.
Река пряталась в широких травяных берегах, ее не было видно и за десять шагов. Уже мерцали там и здесь соцветья пижмы и осенне-солнечные метелки золотарника, напоминающие пух свежей мимозы. Горели бледным марганцем кипреевые костры. Прибрежные поляны были безлюдны, но при этом не казались пустыми. Цветы тянули шеи, пытаясь наглядеться на уходящее солнце.
Шагая к реке по розовеющему полю, я чувствовал себя то ли уменьшенной статуей Командора, то ли ходячим бревном, недобуратиной. Начав говорить о ремонте, Варвара уже не могла остановиться. Собственно, бормотала она о будущем ремонте в форме беспощадной критики нынешнего дома. И вместо того чтобы праведно наслаждаться красотой пахринских берегов, я каменел от глупой нарастающей обиды. Ведь это мой дом! Мой родной дом!
Возвращаясь с работы или из поездки, я слегка глажу по стене прихожей, словно это не обои, а спина любимого пса. Нет, это недостаточно точно. Я чувствую не просто любовь к дому, но почти суеверную благодарность за то, что он у меня есть.
Квартиру я получил в сорок лет. Большую часть жизни ждал, теряя веру, когда у меня появится свое жилье. Помню, в Новогирееве строили новую девятиэтажку. Тогда я жил в коммуналке, в десятиметровой служебной комнатенке. Каждый раз, глядя в пустые, незастекленные окна девятиэтажки, я слышал внутри себя голос, умоляющий: пустите меня домой, пожалуйста, пустите!
Что значит для бездомного обрести дом? Значит, есть где спастись от невзгод, существует место, где можно жить по-своему, например засидеться до середины ночи над книгой или плясать за закрытыми шторами, позвать гостей, скажем самую важную гостью, мою возлюбленную, которая сейчас идет рядом через буро-розовые травы и недовольным голосом поносит этот самый дом.
– Не обижайся, но когда я вижу твою кухню… – тут она скукожила такое личико, словно пыталась разглядеть мизерную, но смертельно опасную инфузорию. – Эти шкафчики двухкопеечные, этот фартук с узорчиком тюдюм-сюдюм, занавесочка эта – «ветер с моря дул»…
– Варя, послушай… Не могла бы ты описывать не то, как ужасна моя квартира, а, скажем, во что бы ты хотела ее преобразить?
Да, конечно, небрежно соглашалась Варвара и продолжала поднимать на смех то диванчик, похожий на «чемодан с салатом оливье», то люстру, напоминающую автодоилку. Она описывала мои домашние вещи с тем косноязычным юмором, который я так любил. Что еще огорчительнее, ее описания были узнаваемы. Варя говорила с нетрезвым раздражением, но при этом, как я заметил, ласково гладила рукой вихры травяных верхушек. Примерно раз в минуту она твердила: «Не обижайся», да и сам я про себя повторял то же самое. Тем не менее, когда мы подошли к воде, обида схватилась во мне, как добрая эпоксидная смола.
Завидев темные воды Пахры, Варвара наконец обнаружила предмет, более привлекательный для обсуждения, чем пятно на обивке кровати, напоминающее лысину Горбачева. Повернувшись ко мне, но глядя слегка мимо, она затараторила:
– Ну что, маленький, опять накуксился? Опять расхохлился? Ну не надо! Смотри, какие волны! – Язык у нее немного заплетался. – Там водоросли, черная музыка, там на-лалай, ту-ду-лай-рарарим-там. Садись со мной на бережку, ру-лу-лай, тири-рай.
Конечно, я продолжал упрямо стоять столбом. Давно следовало развернуться и уйти. Но рюкзак с ключами, паспортом и деньгами остался на даче, куда без Варвары попасть невозможно. И позвонить Ольге с Сережей нельзя – телефон в кармане все того же рюкзака. Оставалось ждать момента, когда мы вернемся, можно будет полноценно оскорбиться и уехать домой. Господь, как это было глупо!
Река несла почти невидимые воды под облаками нависающих ив, и ночной воздух, настоянный на луговых травах, расступался от бодрых криков:
– Успокойся, я тебя прошу! Смотри, какие звезды! Можешь ты сесть и обнять меня сию же секунду? Мишуша! И хрен с тобой. Привела чмыря на свое детское место. Раз ты такой, ты мне не нужен! Сволочь! Хочешь, я разденусь догола и буду плескаться в реке, как дриада? Кретин ты, и я, я кретинка! Бедный я, злосчастный осел!
Наверняка есть люди, чье чувство красоты от воплей и оскорблений только обостряется. Пока такому человеку не скажешь, что он паскуда, он хризантему от вантуза не отличит. Признаться, я не из их числа. На обратном пути я слышал, как пахнет ночная полынь и звенят в траве цепочки цикад, но наблюдения, которые в другое время обратились бы в чуткое счастье, сейчас происходили как бы помимо меня. Текла над головой пыльца созвездий, мелькали леденцы редких фонарей, а я все думал: как же можно так испортить человеку его чертов день рождения? Нахохлившийся ребенок лет десяти, приученный к тому, что хотя бы день в году все договорились его радовать, прощать и ни в коем случае не огорчать, чувствовал себя, то есть меня, обманутым. Разве я требовал подарков, хороводов и песни «Каравай, каравай»? Между тем не сам ли я пытался договориться с этим мальчиком, чтобы он принимал день рождения, как всякий другой день?
«Лис» – крошечный студенческий театр, пытающийся перехитрить руководство университета. Всего один из сюжетов, которым посвящен роман. Книга охватывает три десятилетия из жизни российского вуза, в метаморфозах этого маленького государства отражаются перемены огромной страны. Здесь борьба за власть, дружбы, интриги, влюбленности, поединки, свидания, и, что еще важнее, ряд волшебных изменений действующих лиц, главные из которых – студенты настоящие, бывшие и вечные. Кого тут только не встретишь: отличник в платье королевского мушкетера, двоечник-аристократ, донжуаны, шуты, руферы, дуэлянты.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить — словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
У бывшего преподавателя случайно открывается редкостный дар: он умеет писать письма, которые действуют на адресата неотвратимо, как силы природы. При помощи писем герой способен убедить, заинтересовать, утешить, соблазнить – словом, магически преобразить чужую волю. Друзья советуют превратить этот дар в коммерческую услугу. Герой помещает объявление в газете, и однажды раздается телефонный звонок, который меняет жизнь героя до неузнаваемости.В романе описана работа уникального ивент-агентства, где для состоятельных клиентов придумывают и устраивают незабываемые события: свидания, примирения, романтические расставания.
В уральском городке старшеклассницы, желая разыграть новичка, пишут ему любовное письмо. Постепенно любовный заговор разрастается, в нем запутывается все больше народу... Пестрый и теплый, как лоскутное одеяло, роман о времени первой любви и ее потрясающих, непредсказуемых, авантюрных последствиях.
В своём произведении автор исследует экономические, политические, религиозные и философские предпосылки, предшествующие Чернобыльской катастрофе и описывает самые суровые дни ликвидации её последствий. Автор утверждает, что именно взрыв на Чернобыльской АЭС потряс до основания некогда могучую империю и тем привёл к её разрушению. В романе описывается психология простых людей, которые ценою своих жизней отстояли жизнь на нашей планете. В своих исследованиях автору удалось заглянуть за границы жизни и разума, и он с присущим ему чувством юмора пишет о действительно ужаснейших вещах.
В своей чердачной студии в Пензансе умирает больная маниакальной депрессией художница Рэйчел Келли. После смерти, вместе с ее гениальными картинами, остается ее темное прошлое, которое хранит секреты, на разгадку которых потребуются месяцы. Вся семья собирается вместе и каждый ищет ответы, размышляют о жизни, сформированной загадочной Рэйчел — как творца, жены и матери — и о неоднозначном наследии, которое она оставляет им, о таланте, мучениях и любви. Каждая глава начинается с заметок из воображаемой посмертной выставки работ Рэйчел.
Эльф по имени Блик живёт весёлой, беззаботной жизнью, как и все обитатели "Огненного Лабиринта". В городе газовых светильников и фабричных труб немало огней, и каждое пламя - это окно между реальностями, через которое так удобно подглядывать за жизнью людей. Но развлечениям приходит конец, едва Блик узнаёт об опасности, грозящей его другу Элвину, юному курьеру со Свечной Фабрики. Беззащитному сироте уготована роль жертвы в безумных планах его собственного начальства. Злодеи ведут хитрую игру, но им невдомёк, что это игра с огнём!
Шестой ангел приходит к тем, кто нуждается в поддержке. И не просто учит, а иногда и заставляет их жить правильно. Чтобы они стали счастливыми. С виду он обычный человек, со своими недостатками и привычками. Но это только внешний вид…
Рассказ из сборника «Русские женщины: 47 рассказов о женщинах» / сост. П. Крусанов, А. Етоев (2014)
Роман молодого чехословацкого писателя И. Швейды (род. в 1949 г.) — его первое крупное произведение. Место действия — химическое предприятие в Северной Чехии. Молодой инженер Камил Цоуфал — человек способный, образованный, но самоуверенный, равнодушный и эгоистичный, поражен болезненной тягой к «красивой жизни» и ради этого идет на все. Первой жертвой становится его семья. А на заводе по вине Цоуфала происходит серьезная авария, едва не стоившая человеческих жизней. Роман отличает четкая социально-этическая позиция автора, развенчивающего один из самых опасных пороков — погоню за мещанским благополучием.
Новый роман Елены Катишонок продолжает дилогию «Жили-были старик со старухой» и «Против часовой стрелки». В том же старом городе живут потомки Ивановых. Странным образом судьбы героев пересекаются в Старом Доме из романа «Когда уходит человек», и в настоящее властно и неизбежно вклинивается прошлое. Вторая мировая война глазами девушки-остарбайтера; жестокая борьба в науке, которую помнит чудак-литературовед; старая политическая игра, приводящая человека в сумасшедший дом… «Свет в окне» – роман о любви и горечи.
Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.
Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.
Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)