Вол’джин. Тени Орды - [17]

– Мое выздоровление – твоя заслуга.

Пандарен поднял глаза.

– Партия была маленькой, Вол’джин. Я быстро справился. Выздоровление займет намного дольше.

– Я выздоровею.

– Почему я и начал новую партию под названием «Праздник».

То ли благодаря рецепту Чэня, то ли благодаря сложению Вол’джина, чистому горному воздуху или терапии, которой его подвергли монахи, – то ли из-за всего вместе взятого, – но через несколько недель Вол’джин удивительно быстро пошел на поправку. Каждый день, стоя в ряду с монахами, он кланялся их учителю, а затем бросал взгляд на окно, из которого ранее за ними наблюдал. Тогда тролль едва мог поверить, что присоединится к ним, и все же теперь он так хорошо себя чувствовал, что едва помнил, кем был тогда у окна.

Монахи, принявшие его в свои ряды без лишних слов или особой озабоченности, называли его Вол’цзинь. Почему-то это имя давалось им легче, но тролль знал, что есть и другая причина. Чэнь объяснил, что у слова «цзинь» много значений, и все касаются величия. Сперва монахи так описывали его неповоротливость и неуклюжесть, а затем – отмечали скорость обучения.

Не будь они такими рьяными учителями, он бы с презрением отнесся к их неуважению. Он – темный охотник. Хотя навыки монахов были значительны, ни один не мог и представить, через что тролль прошел, чтобы стать темным охотником. Монахи сражались, воплощая баланс, но темные охотники покоряли хаос.

Его голод к знаниям и быстрое овладение мелочами сподвигли пандаренов показывать ученику все более и более сложные техники. Теперь, когда сила Вол’джина росла, а тело понемногу возвращало себе способность излечиваться от порезов и синяков, единственное, что его ограничивало – нехватка выносливости. Вол’джину хотелось бы винить в этом разреженный горный воздух, но человеку проблемы с дыханием не мешали.

Тиратана ограничивало иное. Он все еще хромал, хоть и не так сильно, как раньше. Он пользовался тростью и часто тренировался с монахами, которые обучались бою на палках. Вол’джин заметил, что в разгар тренировки его хромота пропадала. Только под конец, когда Тиратан мог передохнуть и снова прийти в себя, она возвращалась.

Еще человек наблюдал за монахами с луками. Нужно было быть слепым, чтобы не заметить, как ему самому хочется стрелять. Он оценивал монахов, наблюдал за их стрельбой, удрученно кивая, когда они промахивались, или сверкая улыбкой, когда они рассекали стрелу, уже сидящую в мишени.

Теперь, когда Вол’джин был достаточно здоров, чтобы тренироваться, он перебрался в маленькую строгую келью на восточной стороне монастыря. Простота жилища – циновка, низкий столик, раковина и кувшин, а также два крючка для одежды – несомненно, должны были не давать отвлекаться. В голых стенах монахам было проще собраться с мыслями и обрести покой.

Вол’джин обнаружил, что это напоминает ему о Дуротаре – хоть здесь и было значительно холоднее. Жилье в келье оказалось ему не в тягость. Постель он устроил там, где его будил первый луч зари. Тролль занимался работами в монастыре наравне со всеми, затем съедал простой завтрак перед утренними занятиями. Он отмечал, что в его рацион входит больше мяса, чем у монахов, что имело смысл, учитывая его состояние здоровья.

Утро, день и вечер шли по одному распорядку: дела, еда и тренировки. Тренировки Вол’джина вращались вокруг силы и гибкости, обучения бою и познания своих физических пределов. Во второй половине дня тролль получал более индивидуальное обучение – снова со сменяющейся компанией монахов, потому что большинство из них посещало занятия. Они воссоединялись на физических упражнениях вечером, которые уже состояли, в основном, из растяжки и подготовки к крепкому ночному сну.

Монахи оказались хорошими учителями. Вол’джин наблюдал, как пандарены разбивают десяток досок одним ударом, и с нетерпением ждал, когда ему самому позволят попробовать проделать нечто подобное, потому что знал, что сможет. Но когда для него пришло время этого упражнения, вмешался настоятель Тажань Чжу. Вместо досок перед троллем поставили камень толщиной в дюйм.

«Вы смеетесь надо мной?»

Вол’джин пригляделся к монаху, но не заметил подвоха. Впрочем, это не значило, что его не было – бесстрастное выражение лица пандарена могло скрывать что угодно.

– Вы хотите, чтобы я ломал камень. Другие ломают дерево.

– Другие не верят, что могут расколоть дерево. Ты веришь, – Тажань Чжу показал на щель за каменной плитой. – Отправь свои сомнения туда. Добей до них.

«Сомнения?»

Вол’джин оттолкнул эту мысль, потому что она отвлекала. Ему бы хотелось ее проигнорировать, но вместо этого он сделал так, как посоветовал монах. Тролль представил сомнения в виде переливающегося сине-черного шара, разбрасывающего искры. Дал ему пролететь сквозь камень, чтобы зависнуть под ним. Затем приготовился, сделал глубокий вдох и резко выдохнул. Вогнав кулак в камень, Вол’джин раскрошил его, но не остановился, размазав и маленький шарик сомнений. Он мог бы поклясться, что не чувствовал сопротивления, пока не достал до шарика. Камень был ничем – хоть Вол’джин и стряхнул его пыль со своей шкуры.

Тажань Чжу уважительно поклонился.