Вокруг трона Екатерины Великой - [121]

Зубов знал о Милорадовиче, которого приютил в своём доме Безбородко в своих видах, и потому ненавидел старого секретаря со всем пылом молодости. И борьба складывалась не в пользу старика.

«Когда я, из единого, конечно, усердия к отечеству, напросился на поездку в армию, — жаловался Безбородко в письме своему другу, — и я тогда думал, что моя отлучка даст повод к разделению дел многочисленных и силы человеческие, паче же в моих летах и здоровье, превышающих, то был спокоен, полагая, что успех моей кампании даст мне повод поставить себя так, что, ежели угодно, я буду отправлять только самые важнейшие дела и найду для себя превеликое облегчение, сходное с чином, с состоянием и службою моими...

Но что нашёл я? Нашёл я идею сделать из Зубова, в глазах публики, делового человека. Хотели, чтобы я по делам с ним сносился, намекали, чтоб я с ним о том, о другом поговорил, то есть чтобы я пошёл к нему. Но Вы знаете, что я и к покойному (Потёмкину) не учащал, даже и тогда, когда обстоятельства нас в полное согласие привели. Вышло после на поверку, что вся дрянь, как-то: сенатские доклады, частные дела — словом сказать, всё неприятное, заботы требующее и ни чести, ни славы за собою не влекущее, на меня взвалено, а, например, дела нынешние польские, которые имеют связанные с собою распоряжения по армиям, достались Зубову. Много я потерпел неприятностей, борясь с сею конфузией, и много надобно было выдержать баталий, чтоб хотя дело исправить, не зная ещё, как кончится...»

Жалобы его были справедливы, но никто не мог помочь горю. Зубов вершил теперь все дела, а на него императрица смотрела как на настоящего гения, способного решить любую задачу.

Безбородко спорил с временщиком, старался показать Екатерине, что этот молодой человек не обладает ни способностями к государственным делам, ни силой ума. Но как говорят, ночная кукушка всегда перекукует дневную. Так произошло и в этом случае. Императрица стала скучать на докладах Безбородко, отстраняла его от себя, как только могла...

При таких обстоятельствах Безбородко ничего не оставалось делать, как выяснить точно свою роль и значение при государыне, и он написал ей обширную записку, озаглавив её «К собственному Вашего императорского величества прочтению».

Длинная и красивая получилась записка. Он напоминал в ней Екатерине, что был при ней неотлучно восемнадцать лет, что всегда шёл путём правым и был вполне откровенным и всякие на его счёт порицания лишь — клевета, завистью и злостью на него воздвигнутая.

Напомнил он императрице и свои труды по заключению Ясского мира:

«По возвращении моём я и паче удостоверился, что подвиг мой был Вам угоден. Ваше величество желали, чтобы я паки за дела принялся, требовали, чтоб я точно на том же основании, как и прежде, чтобы, не обинуясь, о всём представлял Вам и сказывал откровенно мои мысли. Сему монаршему изречению повиновался я и по долгу подданного, и по долгу благодарности. Доклады мои представлял Вам скороспешно и точно. Если мне казалось, что мои представления не в том уже виде и цене принимались, как прежде я был осчастливлен, то по крайней мере служило мне утешением, что я исполнял перед Вами мою обязанность и что дела, о которых я писал или говорил, производимые в исполнение, приносили свою пользу.

Не могу, однако, скрыть перед Вашим величеством, что вдруг нашёлся я в сфере дел, так тесно ограниченной, что я предаюсь на собственное Ваше правосудие: сходствует ли оно и с степенью, от Вас пожалованною, и с доверенностью, каковою я прежде удостоен был? А сие и заставило меня от всяких дел уклоняться...

Всемилостивейшая государыня! Если служба моя Вам уже неугодна и ежели, по несчастью, лишился я доверенности Вашей, которую вяще последним моим подвигом заслужить уповал, то, повинуясь достодолжной воле Вашей, готов от всего удалиться, но если я не навлёк на себя такого неблаговоления, то льщу себя, что сильным Вашим заступлением охранён буду от всякого унижения, что, будучи членом совета Вашего и вторым в иностранном департаменте, имея под моим начальством департамент почт и нося при том на себе один из знатных чинов двора Вашего, не буду я обязан принятием прошений и тому подобными делами, которыми я ни службе Вашей пользы, ни Вам угодности сделать не в состоянии. Готов я, впрочем, всякое трудное и важное препоручение Ваше исправлять, не щадя ни трудов моих, ниже самого себя...»

Безбородко передал записку Екатерине через камердинера Зотова, с которым сохранил самые дружеские отношения. Екатерина с вниманием перечитала записку старого секретаря, задумалась, долго сидела, подперев голову руками, а затем написала Безбородко ответ на его записку на трёх страницах.

Опять-таки Зотов передал ответ Екатерины Безбородко, и он уехал домой, долго изучал его и пришёл к выводу, что появляться при дворе уже нежелательно.

Государыня не решилась обидеть старого служаку, и ответ её был вежлив, милостив, но твёрд.

В своём «Дневнике» секретарь Екатерины Храповицкий так характеризует этот отзыв императрицы:

«Граф Безбородко дал мне прочитать упомянутый на записку его собственноручный её величества ответ. В нём изображено: ласка, похвала службе и усердие. Писано в оправдание против графской записки со включением следующего: Все дела Вам открыты. Польский сейм отправляется публично, и ответы Сиверсу или у Вас заготовляются, или Вам и вице-канцлеру показываются, и я, при подписании, всегда спрашиваю. Но что сама пишу, в том отчётом не обязана. Вы сами говорили о слабости здоровья своего и от некоторых дел отклонялись, челобитчиковыми же делами, думаю, никто не занимается, ибо все просьбы присылаются ко мне через почтамт, как и всем известно. Конечно, тем временем, когда Вы не столь много обременены делами, то можете иметь время смотреть, чтоб исполнялись мои повеления...»