Вокруг света с «Зарей» - [69]

Мы идем курсом семьдесят градусов, но толком еще неизвестно, в Мексику или Гватемалу. Дня три назад было выдвинуто новое предложение: Галапагосские острова. Советских судов там ни разу не было. А если и были, то очень давно. Во всяком случае, в этом заповедном месте слоновых черепах побывать было бы интересно. Запросили согласия Академии наук СССР на заход — разрешили. На островах живет какой-то крупный ученый, которому нам рекомендовано нанести визит. Так что заход был бы вдвойне оправдан. По лоции, в главном поселке островов живет всего семьдесят человек. Есть ли там горючее? Смогут ли дать пресную воду? Запросили разрешения на заход у правительства Эквадора, которому принадлежат острова. На островах расположены законсервированные взлетные площадки военно-воздушных сил США. Из-за этого могли быть осложнения. Но через день получили телеграмму; заход нам разрешали, но сообщили, что горючего на островах нет. Теперь мы идем на северо-запад, толком не зная, в каком порту придется бросать якорь.

Нашу ладью словно лихорадит. Но ветер и течение гонят ее вперед, и в восемь часов вечера Узолин радостно сообщает, что нас подкинуло на целых тридцать миль. А на следующий день ветер и течение несут нас обратно и отнимают не только свой вчерашний «подарок», но прихватывают и кое-что лишнее. Но, конечно, самое страшное — наш ход. Четыре с половиной узла. Прибавить обороты нельзя — растет температура. По инструкции, после семисот часов работы двигателю необходим ремонт, а он работает без отдыха уже тысячу часов. Да еще в таких трудных условиях тропиков. И горючее в Папеэте не то. Для нашего двигателя нужно желейное, а его там не было. От этого тоже перегрев.

До Гватемалы горючего не хватит. Идем в Мексику. Ближе всех к нам стоит порт Салина-Крус. До других уже не дотянуть. Салина-Крус по-испански — Соленый крест. Хорошенькое название. Санта-Крус — Святых крестов — на географической карте разбросано десятки, а «соленый», видимо, один.

Здешние воды пустынны. Ни дымка, ни огонька. Днем по борту прошла акула, метра три длиной. По одному, по два летят за кормой альбатросы. Даже не летят — висят над водой, не взмахивая крыльями, а используя только силу ветра. Они почти касаются воды и, чтобы не замочить перья, огибают кончиком крыла любую маленькую волнишку. Только эти кончики крыльев и движутся едва-едва. А сам он как неживой. Когда встречается косяк рыб, альбатросы налетают стаей. Выхватывают добычу с лету или ныряют за нею в воду. Уставшие альбатросы и чайки садятся на наши снасти отдыхать. Но с их утиными лапами удержаться на раскачивающихся мачтах трудно. Тем более что нет опыта. Они не умеют выбрать момента, не умеют схватиться, и, когда после целого часа бесцельных попыток им наконец удается сесть на клотик или рею, они никак не сообразят, как там держаться. Смешно балансируют, распахнув огромные крылья. Один такой альбатрос сопровождал нас от самых Маркиз. Рыжий с белым ошейником. Мы его сразу заприметили. Он то догонял, то обгонял нас, но не покидал и довольствовался отбросами камбуза. Однажды ночью он долго кружился над бизанью и наконец сел на рею. Его едва было видно в темноте. Ратновский решил достать альбатроса и полез на салинг. Мачту раскачивало очень здорово, но он все же добрался до птицы и хотел схватить ее, но альбатрос клюнул его в руку и попятился на конец реи. Ратновский вытянулся сколько мог. Ноги на вантах, одна рука держится за салинг, другая тянется в темноту. Качало при этом здорово. Все-таки он схватил птицу и, сунув под штормовую куртку, спустился вниз. В лаборатории мы выпустили альбатроса на палубу. Он не испугался ни шума, ни света и совсем не думал удирать. Это был настоящий красавец — с длинной шеей и мощным острым клювом. Я посадил его в шкаф своей каюты и каждый час, отмечая двойной компас, проведывал его. Он чувствовал себя великолепно и клевал меня за пальцы, едва я открывал дверь. Мы решили окольцевать его от имени «Зари» и выпустить.

Второй день идем при такой сильной зыби, что опять вспоминаем Охотское море. До Салина-Крус оставалось сто сорок миль. Но ход всего полтора-два узла. Вперед подбрасывает наполовину течением, наполовину машиной. Встречная волна бьет точно по носу и глушит скорость. Вчера волны разгулялись и с такой силой ударялись о форштевень, что брызги летели через шлюпочную палубу до самого камбуза, обдавая всех соленой водой. Каюта капитана, расположенная на корме, до этого счастливо избегала приключений. Но в девятом часу вечера в два ее иллюминатора хлюпнуло столько воды, что все поплыло.

В довершение всех наших бед кончаются продукты. Осталось пшено, мука, сахар и консервированная тушенка. Но тут уж ничего не поделаешь. В наш рефрижератор больше продуктов, чем мы втолкнули на Таити, не поместится. А на палубу брать было нельзя: все пропадет в тропической жаре.

До семи часов вчерашнего вечера шли курсом сорок пять градусов, пробиваясь против ветра со скоростью в четыре узла. В семь часов ставим паруса и ложимся на курс сто двадцать пять градусов. Скорость растет на одну милю, но в абсолютном продвижении к порту мы теряем. Катет всегда был короче гипотенузы. В час ночи снова аврал: перестановка парусов. Теперь идем курсом триста пятьдесят градусов. Почти в обратную сторону. Конечно, при нынешнем ветре приходится галсовать. Однако мы не получаем никакого выигрыша. Скорость растет, но мы перемещаемся зигзагами, поэтому не особенно-то быстро продвигаемся вперед.