Вокруг Света 1994 № 04 (2643) - [23]

Но главным источником благосостояния Карфагена была, разумеется, торговля. Все, что добывалось и производилось в государствах Средиземноморья, попадало в космополитический Карфаген, который зацепился за выступ африканского берега и благодаря этому контролировал морские коммуникации.

Разбирая дымящиеся руины, солдаты римской армии убедились, что их не обману ли, суля богатую и экзотическую поживу. В разбитых складах и лавках грудами лежали знаменитые местные подушки и расшитые туники, залитые маслом и вином; египетская фаянсовая посуда и нефритовые амулеты были втоптаны в грязь вместе с мавританскими самоцветами; слитки испанского серебра валялись вперемежку с коринфскими краснофигурными амфорами; из под обугленных сирийских халатов выглядывали смеющиеся обрядовые маски; осколками старинных этрусских ваз были усыпаны шкуры африканских зверей...

Некоторые историки считают варварское уничтожение Карфагена беспричинным преступлением Рима. Действительно непонятно, почему целых полвека после окончания Второй пунической войны Рим молчаливо наблюдал за укреплением государства пунийцев, хотя имел возможность положить ему конец. Вместо этого римляне избрали тактику вялого поощрения агрессивных поползновений нумидийского царя Масиниссы, постепенно отхватывавшего у Карфагена плодородные земли и города. Похоже, что они хотели удушить противника чужими руками. Но Карфаген в руках Масиниссы был бы не менее грозен, чем в руках Ганнибала. Поэтому он был обречен.

В 149 году до н.э. Рим наложил на город новую контрибуцию: 200 тысяч боевых доспехов, 2 тысячи катапульт и все имевшиеся в наличии корабли. После того, как эти условия были выполнены, сенат неожиданно объявил приговор. Карфагеняне должны были покинуть родные места и поселиться в пятнадцати километрах от моря.

Приговоренный к смерти город решил бороться до конца. Отчаяние породило взрыв героизма и самопожертвования его защитников. Ежедневно в оружейных мастерских изготавливались сотни мечей, пик и щитов, тысячи стрел и метательных снарядов. Женщины жертвовали своими волосами, чтобы сплести из них веревки для катапульт.

Два года римская армия вела военные действия, безуспешно пытаясь взять неприступные укрепления Карфагена, пока во главе ее не был поставлен молодой консул Сципион Эмилиан. Предпринятые им решительные действия прервали снабжение Карфагена с моря. Осада стала полной. Весной 146 года начался штурм.

Среди ближайшего окружения римского полководца был один из самых образованных людей того времени историк Полибий. Благодаря его записям, дошедшим до нас в переложении других хронистов, взятие столицы пунийцев известно в деталях.

Перед началом решающего наступления мистически настроенный Эмилиан произнес магическое заклинание. Он предрек, что боги, покровительствующие Карфагену, отныне оставят его, а силы зла обрушат на город всю свою ярость.

Наступающие ринулись на морской порти вскоре захватили его. Следующей была рыночная площадь. Потом пал храм Баал-Хаммона. Солдаты содрали со статуи бога золотое покрытие и тут же поделили его между собой.

Эмилиан гнал и гнал когорты наверх, к Бирсе, где находилась ставка командующего Гаструбала. На улицах шла жестокая сеча. Из-за скученности домов и обилия обороняющихся наступление грозило захлебнуться. Тогда консул отдал приказ жечь город и разбирать дома, чтобы освободить дорогу к вожделенной цитадели.

Вот как описывает дальнейшие события греческий историограф Аппиан: «Огонь сжигал все и перекидывался с дома на дом, а люди не постепенно разбирали здания, но, навалившись все разом, обрушивали их. От этого грохот еще более усиливался, и все вместе с камнями вываливались на середину улиц, вперемешку и мертвые и живые, в большинстве старики, женщины и дети, которые прятались в укромных местах домов; одни раненые, другие полуобнаженные, они испускали жуткие вопли. Другие же, сбрасываемые и падавшие с такой высоты вместе с камнями и горящими балками, испытывали огромные страдания, ломая кости и разбиваясь насмерть. Но этим их мучения не кончались; сборщики камней, которые топорами, секирами и крючьями оттаскивали упавшее и расчищали дорогу для пробегавших солдат, одни — топорами и секирами, другие — остриями крючьев выбрасывали мертвых и еще живых в ямы, таща их и переворачивая железом как бревна и камни. Люди, точно мусор, заполняли рвы... Лошади на скаку разбивали им лица и черепа, не потому что всадники этого хотели, но из-за спешки. По этой же причине так делали и сборщики камней; трудность войны, уверенность в близкой победе, быстрое передвижение войск, военные центурионы, пробегавшие мимо со своими отрядами, сменяя друг друга, — все это делало всех безумными и равнодушными к тому, что они видели».

Шесть дней и ночей продолжалась кровавая оргия. Со стен Бирсы Гасдрубал наблюдал за тем, как сжимается вокруг цитадели огненное кольцо. Жрецы храма Эшмуна, возвышавшегося на вершине холма, обратились к богам. Но боги, как и предрек Эмилиан, отвернулись от Карфагена. Быть может, им снова понадобились кровавые жертвы, сотни мальчиков из знатных семейств, — как в давние времена? Или Карфаген был наказан за чрезмерное стремление к богатству, к обладанию новыми землями, рабами, рудниками? Так или иначе, но молитвы жрецов не возымели действия и дым из священных курильниц напрасно возносился к небесам.