Вокруг Света 1990 № 10 (2601) - [4]

Но далеко не все так ясно в «Атласе» для современного человека. Анатомические изображения органов сопровождаются аллегорическими рисунками их функций. Сердце — царь, восседающий на троне; почки — министры, семенной пузырь — кладовая царской казны... Аллегории прозрачны. Но миниатюра перестает быть однозначной и меняется даже формально. Не соблюдаются больше пропорции фигур и предметов, разрушается линейная перспектива, раскраска уходит от естественных тонов и превращается в цветовую символику. Как будто художники теряют умение или даже саму способность изображать предметы адекватно натуре. Нелепое предположение, конечно. Точность кисти поразительна. Рисунок исполнен смысла. Но смысл этот многослоен, и до глубин не добраться. Непроницаема структура образа, потому что не удается взять в толк, как и зачем он строится.

  

«Бурятка XVII века». В восприятии художника эта реальная женщина — земная сестра богини Белой Тары

Приходит на память гравюра Очирова «Горное озеро», почти условный рисунок, на котором горы изображены как на гипсометрической карте, только горизонтали не расцвечены по ступеням высот. Словно художник вел топографическую съемку с самолета. Вообще-то у Очирова были для этого и знания, и опыт. Сельский учитель, он и топографию должен был знать и уметь объяснить школьникам. А в годы войны стрелок-радист Очиров летал на дальнем бомбардировщике. Но в том-то и фокус, что это горное озеро он рисовал с земли. А топографические знаки и летный опыт использовал намеренно, как художественный прием, чтобы создать многослойный, загадочный, но вполне реальный образ. Как будто хотел, чтобы озеро равно возможно было и найти на карте, и узнать в натуре. Хотя для непосвященного и то и другое в равной степени затруднительно. Непривычная для нас, особая манера духовного освоения мира — слитость методов искусства и науки. Реликтовый стиль древнейших эпох. А может быть, многослойный смысл миниатюр из «Атласа тибетской медицины» тоже не более чем побочный эффект попытки языком рисунка передать медицинское знание, лишенное всякой наглядности? Не скажу, что с этого момента мне стала понятна любая миниатюра. Но в каждой ощущалась теперь философская подоснова. И сам собой родился вопрос, ради которого стоило добиваться интервью с человеком, чье имя возникало всякий раз, как только разговор заходил о современных исследованиях тибетской медицины...

Эльберт Гомбожапович Базаров, руководитель отдела биологически активных веществ Бурятского филиала Сибирского отделения Академии наук СССР, принял меня в 8 утра, за час до начала рабочего дня. Другого времени у него не оказалось. Спрашивать начинает сам Эльберт Гомбожапович: «Допуск имеете? С дирекцией института визит согласован?» Он умеет держать посетителя на дистанции не хуже иных московских чиновников от науки, любящих подчеркнуть, что их время «расписано по минутам на год вперед». И одет так же, как они: дорогой шерстяной костюм импортного кроя, неброский галстук... Но одна деталь оставляет место надежде: ярко-красный жилет из китайского шелка «с драконами и змеями». «Ладно,— думаю,— жесткий тон разговора позволяет и мне жестко поставить свой вопрос».

— Эльберт Гомбожапович, в вашей книге «Очерки тибетской медицины» говорится: «Древние и средневековые медики, отбирая в течение многих веков лекарственные средства из окружающей природы, выполняли, по существу, огромный эксперимент на людях. Лучшие лекарственные средства получали путевку в жизнь, а худшие — отбрасывались...» Вы действительно считаете, что такая система теоретически обоснованного врачевания, как тибетская медицина, могла быть выработана чисто эмпирическим путем, методом проб и ошибок? С точки зрения мирового науковедения это вряд ли возможно даже методологически. Самая невероятная версия, типа: тибетская медицина — «след исчезнувшей цивилизации» или «дар пришельцев из космоса», или «боговдохновенное озарение» — кажется более правдоподобной. Вас как исследователя полностью удовлетворяет столь рационализированное толкование загадок Тибета?

В ответе Базарона не найти ни «да», ни «нет». Похоже, он вообще говорит не о том. Неспешно излагает космогонические взгляды индуизма. Констатирует, что структура «Чжуд-ши» и «Вайдурья-онбо» приближена к структуре человеческой памяти, обнаруживая в древних трактатах «информационные блоки и узлы», «гомеостатические сети», «фреймы» и «терминалы». Подчеркивает, что тибетская медицина не только знала, как лечить, но и считала нужным «оставлять без лечения», если больной поражен «девятью конечными, прекращающими жизнь недугами». Подробно остановившись на первом конечном недуге — «истечение срока жизни, предопределенного судьбой» (наступление естественной смерти) и восьмом — «полное истощение основных сил организма»,— он словно бы подготавливает общий вывод: «Тибетская медицина стремилась к активизации жизненных сил. При разных болезнях в лекарства вводились одни и те же компоненты, потому что главным объектом воздействия была иммунная система человека». Заканчивает он афоризмом: «Не лечение, а коррекция — вот что такое Тибет!»