Вокруг Света 1990 № 02 (2593) - [16]

В 1791 году здесь, в Сороке (прежнее название Беломорска), объявился знатный путешественник. Правда, он никому не наносил визиты, поскольку путешествовал за свой счет, не имея никаких казенных поручений. Это был секунд-майор Челищев Петр Иванович. В историю вошел он не потому, что написал книгу о путешествии, изданную спустя много лет после его смерти. Известностью своей он больше обязан Радищеву, с которым в течение долгих лет обучался в Пажеском корпусе и за границей...

Без особых хлопот нанял Челищев большую лодку с четырьмя гребцами за пять рублей и отправился в святую обитель — Соловецкий монастырь с заходом в Кемь. «Не могши в двое суток дождаться благополучного попутного ветра, при небольшом противном ветре в восемь часов пополудни поехали с четырьмя гребцами греблею». Далее ситуация с «противным» ветром будет повторяться неоднократно. И никого это не взволнует. Ни Челищева с его слугами, ни гребцов. Не было проблем и со спасательными средствами — за полным отсутствием последних. Безопасность обеспечивалась кратким бормотанием «упаси, боже». Гарантий никаких, и в случае беды следовало снова обратиться к всевышнему — «пронеси, господи». Но это как бог на душу положит, а пока, как говорится, весла на воду…

Впрочем, зачем лукавить. Не будь гостя, пассажира в данном случае, поморы вели бы себя по-другому. Перед выходом на промысел молитва была обязательной. В ней все, и в этом нетрудно убедиться: «Грядем, во имя твое, Спаситель наш Иисус Христос, сын божий, в путь. Благослови творение твое и помилуй; во дни наши, в нощи, полунощи и во все 24 часа, всю надежду на тебя, Господи, уповаем, и в случае наших, от морских бурь или злых людей происходимых бедствий и несчастий, пошли, Господи, своего Святителя и скорого помощника Николая Чудотворца на избавление всех грешных. Аминь».

Путешественник из местных, из архангельских — Александр Фомин, что побывал в святой обители двумя годами ранее Челищева, в своем «Описании Белого моря» дал такой портрет поморцев-беломорцев, что дух захватывает от сходства их с нынешними.

«Нравы беломорцев, по причине отдаленных между собой их малочисленных расселений, редко чужеземцами посещаемых, образовали их при простоте жизни неповоротливыми, смирными, мягкими, грубыми без суровости, не поползновенными к краже, в опийстве неумеренными и лучшее удовольствие в нем находящими, к подчиненности способными, робкими и гостеприимными».

В наши дни за пятьдесят рублей (примерный эквивалент пятерке конца XVIII века) не найдешь желающих рискнуть выйти на Соловки на веслах. Нет таковых ни среди соловьян (так называл Фомин жителей Соловков), ни среди сорочан, нынешних беломорцев. Да и не может их быть, поскольку Соловки давно уже объявлены погранзоной и туда без пропуска не попасть. Но это уже о другом. Так вот, представьте берег моря, волны, бросающие вверх-вниз незатейливую лодку, нетерпеливого пассажира и истово молящихся гребцов. Потому и потрясает эта удивительная обыденность выхода в море. И так на протяжение столетий гребные посудины с рыбаками, зверобоями, паломниками густо украшали просторы Белого моря. Воистину, плавать по морю необходимо...

Когда мы стояли в Беломорске, заглянули в местный музей. Обычная краеведческая экспозиция. А где же знаменитые кочи, лодьи, поморские ветрометы-компасы? Увы, это не музей поморского плавания, а какая-то стыдливая показуха со знакомым акцентом: «Как жили люди в старые времена...»

Невзирая на противный ветер с норд-оста, мы медленно продвигаемся вперед. Мне из рубки видно, что Саша катается взад-вперед по всем правилам. Полагалось бы самому начать греблю в такую скверную погоду. Но роль «дядьки» при молодом матросе я играю без натяжки: лежу на днище на надувном матрасе и обеспечиваю остойчивость лодки, думаю, веду дневник. Саша оказался выносливым гребцом и без моих наставлений. И вообще он был безупречен с самого начала, а это, согласитесь, редкость и повод для новых раздумий...

Потом в ветровой тени у острова Дальнего настал мой черед. Сочленив дюралевые трубы в мачту, я надел на нее чулок паруса и поспешно вставил на место. Тотчас шкотовый угол затрепыхался где-то за бортом. Я прыгаю в кокпит, хватаюсь за руль. Саша уважительно подает мне гикашкот. Разумеется, перед этим мы закрепили по бортам шверцы — две почти метровых доски из толстой фанеры. Потом все эти манипуляции с радостью проделывал Саша, и мне оставалось лишь гордиться способным учеником. Спустя часа три ловим последний ветер. Весь мокрый, я кидаюсь на гребную тележку и за какие-то полчаса согреваюсь. Потом нас подхватил прилив и без особых усилий среди махавок — вех из березовых ветвей, обозначающих русло,— мы пошли серединой реки Вирма, повернувшей вспять. Здравствуй, Вирма! На притихших берегах — равнодушные чайки и приезжие живописцы. Справа высится новенький, с иголочки деревянный храм св. Петра и Павла начала XVII века, кажется, единственный из древних на всем Поморье, никуда не увезенный... в разобранном виде.

«Кто в море не хаживал — Богу не маливался,— многозначительно произнес Глеб Иванович Попов, смотритель храма, приютивший нас вместе с нашей посудиной, уткнувшейся теперь в илистый берег у самой калитки.— Пожалуйте в избу».