Вокруг Света 1990 № 01 (2592) - [12]

Гребни состоят из слипшейся мелкой гальки различной величины. В углубления набивается песок и мелкие камни. Водители, завидя эту дьявольскую рифленку, пытаются ехать рядом с ней, чтобы сохранить машину и избежать разрушающей нервную систему тряски. Так появляются рядом с первоначальной дорогой десятки новых параллельных путей. Постепенно и они под колесами машин превращаются в стиральную доску. Через несколько километров пути сливаются, а потом снова расходятся, образуя поля шириной до пятидесяти километров. Главная трасса хотя и изматывает, но не дает сбиться с пути.

Случалось, не найдя подходящего объезда, мы шли по «крокодильим спинам», чей секрет вскоре разгадали. Тряска почти полностью прекращалась на скорости девяносто километров в час. Но возникали новые трудности — в воздух поднимались тучи пыли. Идущая впереди машина скрывалась из глаз. Приходилось выстраивать автомобили по диагонали вправо или влево в зависимости от направления ветра.

Сахара — таинственная пустыня. Путешествия через ее просторы стоили жизни многим смельчакам. Но ведь давным-давно она не была такой беспощадной и жестокой. Остановись, послушай ее тишину. Пустыня беззвучно плачет, перебирая песчинки рассыпавшихся в прах горных вершин. Она грустит о прошлом, об ушедших племенах и исчезнувших городах, где кипела жизнь, где была вода. Воды было столько, что ее хватало многотысячным стадам антилоп, даже слонам и крокодилам.

Пять тысяч лет назад Сараха стала высыхать. Реки превратились в лужи. Животные сбились вокруг источников воды. И теперь только птицы могут летать над безводными просторами. А сама Сахара мечется в жару, бредит миражами оазисов и кущами садов. Тем больнее смотреть на пересохшие жилы рек, на пустые глазницы ее озер.

Угнетающее впечатление оставляли брошенные в песках автомашины, точнее то, что от них осталось. Все навесные детали растащили мародеры. Сахаре доставался лишь металлолом. На свой вкус пустыня перекрасила ставшие никому не нужными железки. Из оранжевых, желтых, синих они со временем приобрели один цвет — цвет гнилой вишни. Поэтому здесь одинаково выглядят и «ситроен» пятидесятых годов и недавно застрявший «пежо».

Каждый автомобильный скелет напоминает о хрупкости и уязвимости нас самих. Но мы не могли и не имели права об этом думать, иначе дорога стала бы просто пыткой. Без сочувствия нельзя было смотреть на эфиопского коллегу. Бедный Фелеке, он закрывал глаза, потому что не мог смотреть на этот кошмар, он весь съеживался и перестал выходить даже на остановках. В кабине Фелеке мнил себя в безопасности. Как наивны были его грезы!

Машины, к счастью, благополучно выдерживали высокие температуры и максимальные нагрузки. Еду и молюсь на свою «Ниву». И вдруг — чертовщина какая-то! — глазам не верю, под ногами плещется вода.

Неужели настолько переутомился? Нет, чувствую себя неплохо.

Система охлаждения двигателя потекла? — Тоже нет. Там охлаждающая жидкость, значит, был бы запах, а его нет. Остается вода. Откуда?

Останавливаюсь. Тормозят и другие. Проверил багажник — так и есть, потекли пластмассовые бутылки. Одна, вторая, третья... пятая, шестая ... Да как много! Посмотрели остальные машины — картина та же, только вода еще не успела просочиться в салон. Массовая «гибель» бутылей никак не входила в наши планы. Наоборот, на них мы возлагали особые надежды. Удобная, легкая упаковка, не бьется, зато, оказалось, ломается. Аккуратно перекладываем бутылки с водой мягкими вещами, бумагой, засовываем в пластиковые мешки для подстраховки.

Ночь падает на Сахару сразу и плотно. Ее непроницаемое покрывало не имеет полутонов. Я оказываюсь в темном зрительном зале перед занавесом. Включаю фары и вижу на сцене только то, что выхватывают мои прожектора, я сам режиссер спектакля. Самое ужасное — сцена пуста, глазу не за что уцепиться.

В сотне метров от меня пропылил прицепом Олег. Может, он видит, куда ехать. Разбегаясь в разные стороны, клубы пыли в свете фар приобретают черты кустарников, и кажется, что едешь не по великой пустыне мира, ,а катишь по Подмосковью, и за кустами вот-вот покажутся темные ели. Ели не показываются — останавливается Олег:

— Впереди никаких ориентиров,— жалуется он,— одни колеи. Мне даже, слышь, заячья линия поведения стала близка и понятна. Не могу выбежать из сектора света фар. Куда ни посвечу — то направление и кажется правильным.

Мы были на подъезде к Бордж-Моктару — оставалось каких-то пятнадцать километров — и сбились с пути. Из-за пройденного за день расстояния нет сил сердиться. «Только не волноваться,— говорю себе.— Спокойно ищем маяки».

Тушим все фары, влезаем на крыши и сантиметр за сантиметром обшариваем глазами темноту вокруг. В неожиданном направлении еле-еле замигал светлячок. Двигаемся к нему, другого ориентира нет. Слава богу, мачта. Нам, новичкам, определенно сегодня везет.

Кто же мог знать, что с наступлением темноты фонари на мачтах включаются с некоторым запаздыванием? Объясняется это просто. Фотоэлемент, который срабатывает в темноте, находится на высоте пятнадцати метров и «видит» садящееся за горизонт солнце дольше нас, стоящих на земле.