Вокруг Света 1989 № 09 (2588) - [5]

Все-таки это совсем девчонка. И детского задора полны ее рассказы о том, как во всесоюзном лагере «Орленок» она боролась за право ходить на линейку не в шортах, а в семейском сарафане. Или о том, сколько раз ее «в России» прямо на улице останавливали: «Погадай!» — будто, кроме как у цыганок, ни у кого народного костюма нет и быть не должно...

Уже за полдень. Концерт кончился, все расходятся — продолжать праздник в застолье. Расходятся посемейно, с чадами и домочадцами, близкой и дальней родовой. Идут об руку, перекрывая широкую деревенскую улицу. Согласное звучание голосов течет вдоль деревни. Люди поют проникновенно, словно несут к жилищу свечи, зажженные от священного огня...

— А Сергей Хромых, который победил в соревновании тяжелоатлетов, вам не родственник? — спрашиваю Надю уже перед самым ее домом.

— Брат старший,— ответила она.— Для него это привычный номер. Пустяки. Он, когда свою легковушку ремонтирует, в одиночку мотор снимает и ставит...

На широком дворе лошадь и охотничьи лайки в вольере. Под навесом телега, «Запорожец» и пара тяжелых мотоциклов. В углу «зимней» избы — чугунная труба с вентилем: артезианская скважина выведена как раз туда, где, по старинному обычаю, должна стоять кадка с водой. Под опрятной божницей со старообрядческим медным восьмиконечным крестом — фотоснимки гоночных автомобилей и портрет Владимира Высоцкого. Деятельный мир сыновей. А в «чистой» горнице — мягкие домотканые половики, горшки с цветами, котенок на подлокотнике кресла, кожаный альбом с фотографиями, выписками из стихов и песен, пожеланиями подруг... И неожиданно — модерновый дизайн стереофонического магнитофона. Как не вспомнить поговорку: «Баба да кошка в избе. Мужик да собака на дворе». Тот самый «Домострой», что каждому указывал его место. Но подробности быта красноречивее слов. «Свое место» здесь каждый обустраивал по своему образу и подобию. И получалось, что «Домострой» каждому его место гарантировал, дабы было где соблюсти собственный интерес, жить «в своем праве». Не на самодурстве, а на праве самовыражения личности строился дом. И непреложная истина звучит в семейском по-фольклорному парадоксальном присловье: «Без мужа жена — круглая сирота. А замужем жена — сама себе госпожа». Не абы какую, а достойную жизнь обеспечивала старообрядцу семья. Потому и был он уверен в себе, инициативен, хозяйственен и независим в суждениях, невзирая на религиозные утеснения, сословное бесправие и официальное моральное пренебрежение. Горький опыт российского раскола показал, что не выжили бы ни люди, ни вера без семьи, которая, как крепость, триста лет выдерживала жесточайшую осаду. И, похоже, спасенная в ней культура все еще способна определять мироощущение людей, одухотворять их существование.

Сейчас хозяева пели, сидя за праздничным столом:

А у птицы есть гнездо,

у волчицы — дети...

У меня, у сироты,

никого на свете...

Переполняемая старинным многоголосием горница гудела, словно резонаторный купол храма. И песня об ужасе и отчаянии бессемейного прозябания была, в сущности, благодарением крепкому дому, тороватым рукам отца-матери, заботе сестер и братьев, памяти дедов и прадедов.

На длинном столе — яства старой крестьянской кухни, слава которой не в изыске, а в простоте, в натуральном вкусе чистого и свежего продукта. В центре «ритуальные» блюда: яишня толщиною в три пальца, сытная даже на взгляд, и воздушно-пышные пироги со свежиной. Из рук хозяйки дома принимаю теплый еще ломоть белого и круглого, как летнее солнце, каравая. Краюха пухово проминается под пальцами, так что смыкаются подрумяненные сухие корочки. Ощущение до того непривычное, что непроизвольно разжимается ладонь. И тотчас же кипенно-белая мякоть хлеба вновь вспухает, как пена на молоке, и краюха расправляется, словно живая трава, пригнутая ветром. Это хлеб со своего поля, замешенный своими руками, на воде из своего колодца, испеченный в своей печи, своей матерью...

Стыдно признаться, грех утаить, что перед поездкой не мог унять беспокойства: как-то примут старообрядцы?! Мы все еще в плену стереотипов церковно-полицейского, как говорили демократы-разночинцы, отношения к староверам. И даже специалисты-историки еще пишут о «ненависти ко всему новому, религиозном фанатизме и национальной ограниченности русских раскольников». Вот и фотокорреспондент, с которым мы приехали, тоже боялся, что не разрешат снимать, будут избегать неформальных контактов. И все оказалось не так, все было по-другому или находило совсем иное, не стереотипное объяснение. Хозяйство крестьянина-старообрядца всегда было самым прогрессивным в округе, потому что он незамедлительно перенимал все новшества, которые сулили выгоду. Семейские первыми в Забайкалье стали пахать не русской сохой, а польским пароконным плугом. Они сразу же научились у бурят новому для себя делу орошаемого луговодства. Но их крестьянский практицизм отвергал официальное прожектерство, которого всегда на Руси было с избытком. Возможно, этим во многом и объясняется пресловутый фанатизм староверов: под видом религиозной нетерпимости легче было отвергать любые начальственные благоглупости. Уже декабрист А. Е. Розен не только понял это, но и дал любопытнейший прогноз, подчеркнув, что старообрядцы «будут блаженствовать, пока люди бестолковые не станут вмешиваться в их дела». Семейская деревня и в самом деле была и остается самой благоустроенной в округе, а Большекуналейский колхоз имени Ленина — самым передовым хозяйством района