Вокруг Света 1987 № 04 (2559) - [18]

Прошло около года. Я расспрашивал охотников, оленеводов о чудесных птицах, которые зимуют за Полярным кругом в норках.

— Да, есть такие,— утверждали жители тундры.— Зимой не улетают. Ложатся спать, только не осенью, а когда наступает полярная ночь. Просыпаются тоже не весной, а с появлением солнца и еще когда дуют теплые южные ветры — южаки. Стоит подуть такому ветру, а цепям гор оплавиться в первых золотых лучах — они тут как тут.

— Какие солнечные птицы! — прошептал сын.— Папка, надо их найти!..

И наконец мы услышали последний рассказ, который заставил нас действовать.

— Я знаю другое место, близко,— сказал как-то пастух Инайме. (В дальнейшем рассказе пастуха я намеренно изменил географические названия, ибо все знают, как, к сожалению, обращаются некоторые «путешествующие» с уникальными уголками природы.) Отсюда всего три дня идти надо. Это мимо наших яранг по Реке до сопки Эльгыквынайкай, Белокаменной. День прошел, видишь — сопка Желтая; за ней сопка Левтыпильгын — Голова барана с шеей; дальше бугор с большим камнем на верхушке — Вувэвыйгын, Каменный. Все три, как валуны, от гор к речке выкатились. В их обрывах много дырок. Там и ищи Кайпчекальгын, крохотных птах...

— Тащи бумагу,— сказал я сыну, когда Инайме уехал.— Будем составлять список снаряжения...

Прежде всего — продукты. Сварили два куска моржового ласта, разрезали на порции — и на мороз. Два плотных мешочка для проб, которые нам подарили летом бродячие люди — геологи, решили заполнить пельменями. Галеты, сахар, сгущенное молоко, соль. Конечно, по горсти конфет.

— Все? — задумалась жена.

— А собачкам? — напомнил сын.

— Им надо сварить месиво, разделить на порции и заморозить.

— Из налимов? — предположил сын.

Налимов по первому льду мы заготовили на зиму полный мешок. Клюет он осенью превосходно.

— Сварим моржовое мясо с горохом, а налимов нарубим свежими, для витаминов. Чтобы не было цинги.

— А что такое цинга?

— Смотри-ка, как времена изменились, — искренне удивился я.— Житель Севера даже не знает, что такое цинга! Была, братец, не так и давно, на Севере очень страшная болезнь. Много путешественников погибло от нее, и никто не знал, что спасение всегда под рукой — в строганине. Мясной и рыбной. Теперь цинга называется по-научному — авитаминоз и случается, когда не хватает витамина С. Но сейчас такого почти не бывает. Особенно с тем, кто любит нерпичий жир.

— Я его люблю,— воскликнул сын.— Только он с языка выливается...

Перед нашим выходом сопка Скрипучка подарила тишину и вселенский покой. Под густым синим небом, усыпанным красными, желтыми и белыми звездами, светились розовые зубья отдаленных гор. Над головой Скрипучки короной сиял ковш Большой Медведицы, и мерцала на звездных подвесках Полярная звезда. К югу небо светлело, размывалось и стекало в полыхавший на горизонте малиновый рассветный пожар желтыми потоками. Градусник показывал минус пятнадцать. Скрипучка лучилась белыми боками, точно накинула горностаевую мантию.

— Сударыня-матушка, спасибо за хорошую погоду,— поклонился я.

— Надо сделать жертву-подношение,— сын собрал в горсть мороженые крошки мяса у деревянной колоды и посыпал в сторону сопки.

— Пусть каждое утро нашей дороги будет таким! — поставила точку жена.

Сын солидно поправил висевший на поясе поверх кухлянки охотничий нож, подаренный ему пастухами, и повесил через голову одноствольную тульскую курковку. Я не стал возражать — пусть несет оружие, оно не так тяжело, а если устанет, место на нартах для отдыха есть. Там груза всего килограммов двадцать, для трех упряжных собак — чепуха. Почти всю еду несли мы с женой. У сына тоже был рюкзачок, в который поместили примус. Получилось все, как у взрослых: нож, оружие, рюкзак.

— Последняя проверка! — объявил я.— Оружие?

— Взяли! — хором ответили жена и сын.

— Карта?

— Взяли!

— Еда?

— Взяли!

— Спички?

— Везде!..

В нашем оленеводческом совхозе ходило много страшных рассказов и легенд о людях, лишившихся в дороге огня. Мы помнили их и разложили сухую растопку и спички почти в каждый карман рюкзаков и одежды, упаковав вначале в полиэтиленовые мешочки.

Нетерпеливо топтались и повизгивали упряжные собаки. Их было три: трехлетний вожак упряжки Дуремар и полуторагодки Огурец и Шушка. Красавец серой масти Дуремар получил такую кличку в детстве за то, что был тощ, нескладен и казался туповатым. Потом выровнялся в прекрасного, сильного и умного пса, а кличка осталась. Огурец был действительно похож на огурец. Тело, как с детского рисунка — продолговатый овал. А к нему прилеплены тонкие длинные ноги и голова на тонкой длинной шее. И все эти «прилепихи», как говорил сын, вихлялись вокруг огуречного тела, словно на круглых шарнирах, в разные стороны, причем совершенно немыслимые с точки зрения биологии. Однако в упряжке собака преображалась, становилась красивой и работала за двоих, утверждая поговорку «труд красит». А работал Огурец за двоих, потому что был рыцарем. Вид запряженной «дамы», бегущей справа, приводил его в возмущение, и он неистово рвался вперед, стараясь облегчить ей работу. А Шушка, «прекрасная дама» с карими очами, ярко-красной пастью и отливавшей шелком черной шерстью, бежала себе потихоньку, умненько соображая, что все время пользоваться услугами кавалера нельзя, надо ему давать хоть изредка отдых. И на подъемах тоже включалась в работу, натягивая постромок с такой же силой, что и сородичи. Зато на ровном месте постромок частенько висел дугой. Но мы не ругали Шушку. Она была ласкова и услужлива, посему ей многое прощалось. Кличку Шушка получила за то, что любила секретничать с женой. Уставит ей нос в ухо и пыхтит, шепчет что-то, блаженно повизгивая от такого близкого общения с хозяйкой. Со мной и сыном она своими секретами не делилась.