Вокруг Света 1987 № 04 (2559) - [20]

— А там что, смотрите! — остановился сын.— Во-о-он, за Рекой!

По далекому склону одного из отрогов горы Нирвыкин медленно ползло желтоватое пятнышко. Со стороны бригады, из верховьев. Огонь мерцал, разгорался и совсем пропадал, а потом возникал вновь и все полз вперед, к низовьям Реки.

— Что это? — таинственно спросил сын.

— Блуждающий огонь,— прошептал я.— Осколок северного сияния...

Конечно, это был трактор, но ужасно не хотелось портить волшебное очарование наступающей северной ночи. Огонь плыл и плыл вперед.

— Дороги в тех местах нет,— забеспокоилась жена.— Странно... Смотрите, он не один!

В тот же миг глаза уколол тонкий белый лучик, за ним второй. Они появились словно ниоткуда и, как мотыльки, закружили вокруг расплывчатого пятна.

— Это Летучий Огонь и его Огнята! — уверенно объяснил сын.— Их солнышко оставило смотреть зимой за порядком...

— Там же медведь Моква спит! — тревожно сказала жена.

— Он на той стороне сопки,— возразил я.— До него никакой Летучий Огонь не доберется, слишком крутые осыпи. Хотя пешком...

Наконец огни пропали за отрогом.

Часа через два впереди вопросительно тявкнула собака. Дуремар тут же остановился и повернул голову левым ухом на звук. Вопросительный лай повторился, а через секунду вспыхнул уже разноголосо и без сомнительных оттенков: бригадные собаки уверенно сообщали хозяевам, что идут гости. Наши в ответ возбужденно и радостно заскулили: предстоят новые знакомства, а также встречи с теми сородичами, что уже бывали у нас на перевалбазе.

— Держи! — Я помог сыну управиться с упряжкой. Пуфик побежал вперед и исчез. Он выполнял обязанности парламентера. Мы пошли за ним на звуки собачьего хора. Минут через двадцать обрисовались зыбкие неясные тени, затем они приняли конические, с заметным овалом в боках, очертания, и мы различили три яранги. У крайней стоял человек, на него наскакивал Пуфик и весело крутил хвостом, погавкивая:

— Ах-ах, ах! Вот мы и пришли!

— Тпру-у-у, ребята! — Сын воткнул у передка нарт палку.

— Еттык! — раздался женский голос.— Здравствуйте!

— Етти! — ответили мы хором и узнали Олю Кеунеут, нашу частую гостью, добрую и милую женщину. В керкере — меховом комбинезоне,— с непокрытой головой, она взмахнула руками:

— Заходите, заходите, вы мои гости, теперь вы мои гости! Коля, привяжи собачек вот тут,— она показала сыну на дугу тяжелых грузовых нарт, протянула жене тивыйгын — распиленный вдоль кривой кусок оленьего рога для выбивания снега из меховой одежды. Только теперь я обратил внимание, что наши кухлянки покрыты густым слоем инея.

Мы выбили кухлянки очень тщательно. Иначе в тепле они обмокнут, шкура покоробится, полезет ворс, и засочится под одежду вездесущий полярный холод. Сын привязал собачек, распаковал мешок:

— А где тут собачье месиво, а где тут собачье кушево? Вот оно. Вот. Держите, ребята! — Он выложил три куска моржатины с горохом. Дуремар отвернулся. Огурец часто завертел языком по морде, нетерпеливо затопал передними лапами, заерзал по снегу задом, но еду не взял. А когда стало совсем невмоготу, прыгнул к Шушке и, глотая слюни, нетерпеливо и жалобно гавкнул:

— Взз-зав!

Шушка обнюхала «кушево», выбрала себе кусок и отодвинулась в сторонку. Дуремар словно увидел это затылком, повернул голову, подошел, тоже понюхал оставшееся и выбрал себе. Последний торопливо подхватил Огурец. Пуфик питался с нашего стола, поэтому в распределение собачьего корма не лез. По-видимому, он и считал себя не собакой, а представителем того самого биологического звена между звериным царством и хомо сапиенсом, которое давно ищут ученые.

Мы с женой вошли в ярангу. Посредине, перед пологом, в круглом очаге, выложенном валунами, весело прыгали красно-желтые стебли огня, над ними на цепи, привязанной к высокой треноге, пыхтел мохнатый от пара чайник.

— Раздевайтесь — ив полог,— сказала Кеунеут.

— А что пастухов не видно? — спросил я.

— Они...— Кеунеут отвернулась, подобрала что-то с земли,— они в стаде. Меняться пошли. Утром будут.

Мы не стали ждать второго приглашения, скинули кухлянки, валенки и, приподняв оленью шкуру, скользнули в меховую комнатку. Мягкий многослойный пол, стены и потолок из двойных оленьих шкур — мехом внутрь и наружу — начисто исключали просачивание холода. В самодельном подсвечнике горели две свечи, и тепло их мы почувствовали сразу.

В ярангу вошел сын и деловито заявил:

— Собачек накормил, что еще делать?

— Смотри, совсем настоящий чавчыв, оленевод,— улыбнулась Кеунеут.— Ты устал. Иди в полог, отдохни и согрейся чаем. Потом будешь кушать. Проголодался, наверное? Чем тебя угостить?

— Всем,— решительно сказал сын.— И еще хочу прэрэм.

— Како! — удивилась Кеунеут.— Ты запомнил?

— Ого! Мы только и помним. Очень вкусно! Прэрэм — чукотский пеммикан. Толченое свежее мясо

и жир с добавлением костного мозга и съедобных тундровых трав. Формуется колобком или лепешкой. Травы отбивают запах сырого жира, придают кушанью пряный острый аромат. В общем, даже сытый человек не откажется от этого блюда. А уж голодный!..