Вокруг Света 1986 № 07 (2550) - [35]

— Сейчас вас проводят,— вернувшись, сообщил вахтенный матрос.

— Дорогу к капитану я знаю,— сказал я и вдруг почувствовал, что встретился со старым знакомым...

Три года тому назад в Арктике, на траверзе косы Двух Пилотов мы на «Капитане Мышевском» ожидали ледокольную проводку. Наконец на тринадцатые сутки, ночью в белом поле появилось мощное зарево света. К нам шел ледокол «Владивосток».

Более трех суток мы пробивались к Певеку, и когда бы я ни поднимался на мостик, всегда слышал в эфире спокойный голос капитана «Владивостока» Виктора Терентьевича Садчикова. Только раз у мыса Шмидта мне довелось увидеть его: плотного, твердо стоящего на палубе немолодого человека из породы неседеющих...

И вот снова я на этом самом ледоколе. Еще вчера, во время встречи с Виктором Терентьевичем в пароходстве, поинтересовался у него: это ничего, что, проплавав более четверти века капитаном на ледоколах, вдруг он пошел в антарктический спасательный рейс дублером капитана?

Он так ответил:

— Когда мне предложили пойти в Антарктиду, возникал этот вопрос. «А твои интересы не ущемятся?» — спросили у меня. «Нет,— сказал я,— работы для меня в рейсе хватит». Я знал, что Геннадий Иванович грамотный капитан. Немного он рисковый, как и все молодые... Но я сам пережил такой период. Мы, старики, более рассудительны... Так что, думаю, там, во льдах Антарктиды, мы хорошо дополняли друг друга.

В каюте Антохина обстановка чем-то напоминала домашнюю: скрученные в рулоны ковры, дорожки, сдвинутые со своих мест ящики с растениями... В слабом освещении каюты бросалась в глаза залитая зеленым светом шкала приемника, откуда звучала тихая скрипичная музыка.

— Не помешает? — поинтересовался хозяин каюты. — ...Тогда сварю-ка сейчас кофе.

Геннадий Иванович был человек крупный. Резкий и быстрый в движениях, он вмиг оказался у темного проема двери, тронул выключатель, и в маленькой капитанской кухне вспыхнул яркий свет. Только теперь, войдя за Антохиным в уютное кафельное помещение, я мог хорошо разглядеть тридцатишестилетнего капитана: кучерявая голова сильно серебрилась сединой, светлые глаза, открытое, с правильными чертами лицо.

Не знаю почему, то ли на меня подействовал запах свежемолотого кофе, то ли оттого, что я хотел нарушить молчание, вдруг неожиданно признался:

— Геннадий Иванович, вы знаете... самым устойчивым местом в жизни для меня была палуба судна.

Капитан, казалось, не среагировал, но, когда каждый из нас взял свою чашку с кофе, вернулся и сел за длинный стол в приемной половине каюты, хозяин заговорил:

— Может быть... Но только не на ледоколе и не в экваториальных водах, особенно, как говорят, в ревущих сороковых и неистовых пятидесятых.— Помолчав, добавил: — Вот мы и положили начало разговору.

Он встал, ушел в спальную половину и вернулся с рабочим календарем. Нашел нужную страницу.

— Вот,— сказал он, глядя на короткие записи,— вот, седьмого, восьмого июля... Переход от Новой Зеландии до островов Окленд. Циклоны шли один за другим. Ветер юго-восточный... Хорошенько закупорились, проверили все люки, двери, иллюминаторы на герметичность. Удар волны — и крен доходит до 42 градусов. И начало постепенно вымывать с палубы бочки, керосин, который мы взяли для вертолетов. Ледокол загружен основательно. Уткнется в волну, она окатывает с носа, идет по палубам, и наши крепления — что там деревяшки, скобы не выдержали. Зароется ледокол, как утюг, а бочки плавают выше, уже над ним! Вы, наверное, знаете, на ледоколе нет фальшборта, только в носовой части, а в остальном релинговые стойки... Так их ломало, как спички... Артур Чилингаров ходил за мной и все уговаривал: надо докрепить бочки на палубе. Но в этой неуправляемой стихии ситуацию оценил Садчиков, человек он опытный, успокоил Чилингарова. Качка сильная, волна гуляет, ночь... Очень переживал Артур Николаевич. Видит, как выкидывает бочки связками, и все-таки не удержался: спустился на главную палубу вниз, его окатило волной и, только выскочил обратно, как смыло трап, слизало волной, будто этой металлической конструкции, приваренной к двум палубам, и не существовало... Прибежал на мостик Артур Николаевич, весь мокрый с ног до головы. «Трап,— говорит,— почти из-под ног унесло за борт...»

Помню, в это время зашел к Антохину первый помощник капитана Анатолий Кириллович Гончарук, такой же молодой и светленький, постоял, с улыбкой послушал и заметил своему капитану:

— И все-таки Артур Николаевич уговорил тебя загрузить бочками и капитанский мостик.

— Да, это мы укрылись у одного из островов и объявили общесудовой аврал: подняли бочки на шлюпочную палубу, загрузили носовой трюм...— объяснял Антохин.

Мне показалось, что, когда капитан говорил о Чилингарове, в голосе у него появлялись дружеские нотки. Может, потому я напомнил сейчас морякам об осени 1973 года. Тогда именно с ледокола «Владивосток» Артур Николаевич высаживал на семикилометровый айсберг «СП-22». Потом он первое время был и начальником станции. Помню, когда два года спустя я летал на эту льдину, увидев на домике кают-компании с краю фанерный щит с надписью: «Площадь Владивостока», не сразу сообразил, что пространство льда перед кают-компанией названо в честь ледокола «Владивосток»...