Вокруг Света 1986 № 02 (2545) - [30]

Англичане XVIII века были привычны к плаваниям под парусом, но для экипажа «Наследника Баунти», не столь подготовленного, трехдневный шторм стоил трехнедельного.

Капитан Рональд Блай писал в судовом журнале: «В шесть утра поднялся ветер, порывы с юга-востока быстро достигли примерно десяти баллов. Мы стали игрушкой высоченных волн. Видимость минимальная. Бросили плавучий якорь и чуть не погибли — он вознесся над нами на волне метра на три-четыре и грозил обрушиться на баркас. Срочно втащили якорь, но чего это стоило! Мы могли двигаться только вперед, пробуя прилаживаться к волнам, но чаще принимая их прямо в лоб. И при этом надо было держать курс, иначе нас снесло бы прямо на Большой Барьерный риф. Скорость спуска с гребней волн достигала 30—35 узлов, а угол спуска — 40—60 градусов».

После шторма баркас пристал к острову Терсди (Четверга) в Торресовом проливе. Неподалеку, на острове Ресторейшн, в мае 1789 года среди моряков «Баунти» произошел бунт. Уильяму Блаю пришлось обнажить шпагу, чтобы утихомирить изможденных людей.

А на Четверге уже Рональду Блаю довелось пережить неожиданную стычку со своими товарищами. Когда, ступив на остров, капитан произнес по привычке: «Помните, ребята, нам еще достанется, не расслабляйтесь», — команда смолчала. Но когда выяснилось, что радиопередатчик вроде бы не работает, нервы не выдержали. Поднялся крик, что без передатчика, без подстраховки экспедиция слишком похожа на прежнюю, а прежняя только чудом избежала преисподней! Хуфуага, которого шторм особенно обидел, унеся половину ящиков с провизией, отмалчивался. Тогда и произошла сцена, с которой мы начали рассказ. Опять хладнокровие капитана взяло верх над паникой.

Но один из команды наотрез отказался продолжать плавание. Починили передатчик, и капитан связался с проплывавшим мимо австралийским судном. Оно подошло к Четвергу и забрало «мятежника», а заодно и отснятые метры пленки.

Наконец, проведя в море на 20 дней больше своего предшественника, «Наследник Баунти» достиг Тимора. Потомок Блая оказался достойным мореплавателем.

В свое время на Тиморе Уильям Блай написал исполненные гордости, но справедливые слова: «Наше плавание было одним из самых удивительных, какие когда-либо совершались, если учесть его протяженность, а также почти полное отсутствие необходимого».

...На берегу «Наследника Баунти» ждала торжественная встреча. Журналисты приготовили диктофоны, местные власти — тексты речей, восторженные тиморцы — венки и обильное угощение.

И вот показались два четырехугольных паруса. Ближе, ближе. Уже можно различить героев. Один, два... семь,, восемь. Где же девятый?

На берегу еще не знали, что на баркасе произошел мини-мятеж и имело место «увольнение». Возникла небольшая паника. Разумеется, первые же слова Рональда Блая рассеяли опасения.

Но один из журналистов так-таки не удержался и ввернул:

— А признайтесь, капитан Блай, гены ведь... э-э... живучи!

По материалам иностранной печати В. Задорожный

Гринис осоково-вересковый

 

Наконец-то Валдис Грунскис согласился взять меня с собой в обход. Мы уже не раз договаривались, намечали день, потом Валдис звонил по телефону:

— Слушайте, давайте в другой раз, а? Что-то он нынче не смотрится...

Он — это гринис. Валдису хочется, чтобы посторонний глаз увидел, понял и оценил неброскую красоту здешних мест.

И вот мы, в сапогах и плащах, стоим посреди низкорослого леса на неприметной дорожке, укатанной когда-то лесовозами. Идем неторопливо, и я вспоминаю все, что знаю о гринисе.

...Там, где севернее Лиепаи берег Балтийского моря как бы выпрямляется под ударами волн, находится это на первый взгляд скромное место — Грини. Под таким названием значится оно на карте Лиепайского района. Но местные жители произносят это слово двояко: грини и гринис. Надо полагать, что основным является второе, обозначающее характерный для приморской части Латвии тип леса: сосняк осоково-вересковый — гринис. От него, наверное, и появились Грини как обозначение заселенного людьми места.

Велико было желание человека приспособить этот чахлый лес и кустарник для крестьянской жизни — раскорчевать пни, распахать поля и посеять хлеб. В конце 20-х годов буржуазное правительство Латвии сделало «широкий» жест — разрешило покупать землю гриниса батракам и другим безземельным: берите и разворачивайтесь...

Охотники нашлись. Отдав все заработанные на чужих полях латы, они принялись пестовать эту землю. Почва оказалась совершенно непригодной для земледелия. Сверху белый, будто через мелкое-мелкое сито просеянный песок. Местами он совсем не держал влагу, даже после сильных дождей здесь было сухо. Зато рядом, на больших площадях, песок не просыхал и под горячим июльским небом. Когда пробовали в таком месте вырыть канаву, лопаты натыкались на жесткий, слежавшийся пласт, который из-за желто-бурого цвета получил название ржавого камня. Урожаи были мизерные. Скот болел и падал от жесткой травы, посреди лета налетал с моря сильный ветер и засыпал неживым песком вымученный тяжелым трудом огород...