Вокруг Света 1984 № 04 (2523) - [35]

— А что,— задорно тряхнув черными волосами, отвечала она без тени смущения.— Кончилось то время, когда мы были рабынями мужчин. Я буду хорошим командиром, не волнуйтесь.

И сама смеялась громче всех.

Позже Фазиля познакомилась с Хумайро, молодой учительницей. Хумайро только что выписалась из больницы, где лежала с пулевым ранением. На нее напали среди бела дня: учительница шла из школы, когда двое неизвестных вдруг резко обернулись и открыли огонь из пистолетов. Пуля попала ей в плечо. Хумайро успела укрыться за деревом и выхватила из сумочки свой пистолет. Когда на выстрелы подбежал патруль, первое, что сказала Хумайро:

— Передайте товарищам, что я не смогу сегодня к ним прийти.

Провинциальным отделом службы безопасности (ХАД) руководил в Герате товарищ Маджид. Его, в прошлом рядового служащего сельскохозяйственного банка, партий направила на один из самых трудных участков революционной работы. Маджид, которому исполнилось только 28 лет, выглядел на все сорок. Он и раньше был сдержан и немногословен, последнее же время, когда банды обложили город, когда дня не проходило без перестрелок, начальник ХАД и вовсе сделался замкнутым. Осунулся, почернел, глаза глубоко запали.

Но сегодня товарищ Маджид улыбался. Пригласил к себе в кабинет Мухтара и с заговорщицким видом усадил его рядом:

— Мухтар, ты посмотри, что за птицу мы поймали. Взгляни, прямо чудище, а не человек. А поговори с ним — это же артист! Фокусник!

Давно не видел Мухтар начальника ХАД таким веселым. А вернее, никогда не видел. И почему это он вдруг так развеселился?

На табурете перед письменным столом сидел здоровенный парень — его-то имел в виду Маджид, когда говорил про «артиста». И правда, парень был выряжен очень колоритно: в черную свободного покроя пуштунскую рубашку, белые шаровары. Лоб закрывала надвинутая на глаза черная чалма. В ушах — серьги. Но самым удивительным казалось его лицо. Сначала Мухтар обратил внимание на смоляные усы. Присмотревшись повнимательнее, понял: не усы, а глаза являются в лице парня самым главным. Горел в них какой-то внутренний огонь: не было в них ни злобы, ни страха, ни подобострастия, а светились они каким-то наивным удивлением, почти младенческим любопытством. Сколько раз видел перед собой Мухтар обезвреженных врагов — у большинства из них взгляд был пустым и потухшим, некоторые фанатики не смотрели — дырявили глазами, полными ненависти. А этот какой-то блаженный. Сидит как у себя дома, смотрит открыто. Где же я с ним встречался?

— Кто он? — обращаясь к Маджиду, спросил Мухтар.

— Вчера вечером привезли из-под Шинданда. Арестован при проверке документов. Оказал сопротивление. Пришлось целым взводом его вязать. Оружия при нем не оказалось, зато нашлось кое-что другое.— Маджид загадочно улыбнулся и потряс какими-то бумажками.— Ты вовремя пришел,

— Как тебя зовут?

— Мне незачем скрывать своего имени,— надменно ответил пленный.— Потому что в наших краях всякий знает Несора. Я дважды сидел в тюрьме при короле. Меня пять раз судили при Дауде. В прежние времена всякий полицейский уважал Несора-доку. Много богачей я по миру пустил. Странно, что вы ничего не слышали обо мне... Видно, вы приезжие?

«Несор-доку! Да ведь этот парень еще до революции проходил строевую службу в моей роте. Разве забудешь о таком недисциплинированном солдате. Теперь он отпустил усы, и я сразу не признал его».

Мухтар и Маджид переглянулись.

«А я-то, помнится, еще покрывал его перед старшими офицерами,— продолжал вспоминать Мухтар.— Спасал от наказаний. Так, значит, вот куда тебя завели армейские вольности. Был плохим солдатом, а стал душманом!»

Начальник ХАД едва сдерживал улыбку:

— Ну а теперь чем ты промышляешь?

— Теперь...— Он отвел глаза и, кажется, смутился.— Я вступил в отряд борцов за веру. Как все честные мусульмане, я участвую в священной войне против врагов пророка.

— В священной войне, говоришь? — стал серьезным Маджид.— Отвечай тогда, куда ты направлялся и с какой целью?

Парень низко опустил голову. Он сцепил пальцы огромных рук, хрустнул ими, мотнул курчавой головой.

— Не скажешь? Да и не надо. Нам и так все ясно. Это твое письмо? — Маджид взял со стола исписанные крупной вязью листки.— В грамоте, чувствуется, ты не особо силен. Да не это беда: ты и в жизни, похоже, мало что смыслишь.

Несор вскинулся, побагровел.

— Не горячись, парень. Так твое это письмо? Твое... Догадываешься, Мухтар, кому оно адресовано? В Пешавар, к Гульбуддину — вот куда он направлялся, этот самый «борец за веру». А знаешь, зачем ему понадобился Гульбуддин? Жаловаться вздумал Несор-доку на своих собратьев по оружию. Плохо ведут они себя, коран не чтут, убивают стариков и детей. Так ведь, Несор-доку?

Парень по-прежнему сидел, вперив глаза в пол, ссутулившись.

Голос Маджида зазвучал твердо:

— Вот, Мухтар, какая история с этим шалопаем приключилась. Попал он в банду к Камаледдину «сражаться за веру». Кто в этой банде и за какую «веру» они сражаются, мы с тобой знаем. А этот, видишь, им поверил. Да скоро понял, что это обычная шайка бандюг, а главарь — аферист и жулик, каких мало. И решил, видно, этот парень вывести душманов на чистую воду: заготовил жалобу и отправился с ней... в Пакистан. Он, Несор, уверен в том, что Гульбуддин-то — истинный мусульманин. Впрочем, возьми письмо и прочти.