Вокруг Света 1982 № 08 (2503) - [13]

Увлекшись своими играми, мишка забывал обо всем. Это нас вполне устраивало. Мы могли видеть и снимать его, не выходя из избушки, в окошко или распахнутую дверь — идеальные условия для наблюдений.

На другой день, выглянув из избушки и отыскав глазами нашего приятеля, мы были поражены. Что с ним стряслось? Он стал куда больше, пожелтел, шерсть провисла до самой земли, и походка была иной — неторопливей, степеннее. Да это же совсем другой зверь! Новый гость явно осторожен — близко не подходит, видно, встречался с человеком. А наш, оказывается, пасется неподалеку. Не мамаша ли это его пожаловала? Что ж, тем интересней!

Мы уже приготовились к длительным наблюдениям, когда в небе раздался стрекот вертолета. Пришлось спешно собираться в дорогу — другого выхода не было. Но, признаться, без всякой охоты покинули мы мыс Кользат.

Экспедицию обслуживал самолет Ил-14 с опытным экипажем, работающим на ледовой разведке и проводке судов. Командир, Владимир Иванович Бродовой, знает весь Север — от Шпицбергена до Провидения. Человек он словоохотливый и неравнодушный, летать с ним интересно. Когда мы ближе познакомились, я спросил, какое место в Арктике ему больше всего по душе.

— Русская Гавань на Новой Земле,— ответил он не задумываясь.— Очень уж там красиво. Ну, и ЗФИ, конечно... когда есть погода. Но работать здесь не просто. Архипелаг огромный, почти двести островов, и погода в разных местах своя. И все время меняется. Есть и другие сложности. На подходе к ледникам образуется так называемый сброс — самолет резко бросает вниз, засасывает. А на другой стороне сильно мотает. Так что надо знать, когда набрать высоту и когда, наоборот, прижаться к земле. Еще. В некоторых проливах между островами страшный ветер, как в аэродинамической трубе. Однажды моего «Илью» при убранном газе просто вышвырнуло из пролива, словно мотылька. Чуть не кувырнулись. Так что здесь будь начеку и все время маневрируй. Тем более что с вами придется совсем низко ходить, иначе ничего не увидишь...

Поначалу просто цепенеешь от зрелища, которое открывается, когда паришь на высоте птичьего полета над большими и малыми островами архипелага, над его проливами, стянутыми ледяной штопкой торосов, над его грозными ледниковыми щитами.

Прикрытые шапками облаков, белые ледники стекают вниз сначала полого, а потом все круче и круче, обрываясь в море голубыми плоскостями. И намертво запечатывают своим многометровым панцирем все на пути. Лишь в немногих местах торчат из-подо льда столообразные вершины гор, острые черные гребни и ребра базальтовых скал, высовываются промороженные насквозь языки тундры. За эти островки и цепляется жизнь.

Крейсерская скорость Ил-14 — около 250 километров в час. Чтобы вести наблюдения в таких условиях, требуется немалое напряжение и, главное, опыт. Станислав с картой и журналом устроился у блистера — выпуклого большого иллюминатора, мне досталось место бортмеханика, еще одна, дублирующая, пара учетчиков наблюдала через иллюминаторы салона. Помогали и летчики — уж у них-то глаз наметан! «Мы на ледовой разведке даже иногда соревнования устраиваем — кто больше медведей насчитает»,— с улыбкой рассказывал Бродовой.

До боли в глазах, до ломоты в шее всматриваемся вниз. Первый медведь был встречен всеобщим ликованием, потом эмоции поубавились, работа вошла в спокойное русло. Карта под рукой Стаса начала заполняться надписями и значками. Треугольник — медведь, кружок — берлога... Заметив зверя, мы обычно делали круг, проходили над ним, чтобы лучше разглядеть. Засечь берлогу было трудней, но все-таки можно — вход в нее овальным темным пятнышком проступал на снегу.

Прибрежные ледяные поля проплывали под нами, словно белые листы огромной книги, в которой стерты все слова и лишь кое-где остались знаки препинания: многоточия медвежьих следов, запятые греющихся на солнце тюленей, жирные восклицательные знаки моржей. Ледовые страницы иногда разрывались трещинами и разводьями, там кружили и плавали первые стаи пернатых — чаек, чистиков, люриков. Пилоты в таких местах начинали нервничать: птицы мелькали совсем близко, грозя врезаться в ветровое стекло.

Порой самолет входил в полосу тумана или снегопада, видимость исчезала, начинало трясти. Такие минуты мы использовали для передышки: пили чай, курили, сверяли наблюдения. Но вот видимость улучшалась, и работа шла дальше, своим чередом. Еще кружки, треугольники, снова виражи, определение координат, выбор высоты, уточнение маршрута. Спокойно, даже буднично звучат в переговорах командира и штурмана географические названия. А в памяти невольно возникают овеянные легендами имена. Где бы ты ни шел, ты уже ступаешь по чьим-то следам...

Под крылом — Рудольф, самый суровый и неприютный остров архипелага. Ветер срывает снег с отвесной береговой кромки, развеивает его над хаосом торосов и айсбергов. Мелькнули силуэты домиков самой северной островной советской полярной станции. На мгновение хмурую мглу прорезал высокий крест — памятник Георгию Седову. Здесь обрел вечный покой путешественник, предпринявший отчаянный рывок к Северному полюсу. И отсюда же спустя двадцать три года стартовали самолеты, которые доставили на полюс папанинцев.