Вокруг Света 1973 № 12 (2399) - [8]

Через трое суток их, полумертвых от голода и жажды, подобрал отряд партизан.

— Да, — рассказывал Абдо, — тяжелее боя и труднее перехода у меня в жизни не было. — Он надолго замолчал, а потом, словно очнувшись от воспоминаний, продолжал: — Со временем мы поняли, что освобождение одного лишь нашего Дофара, самой нищей земли на Арабском Востоке, не решит его проблем. Тогда и была поставлена задача: изгнать английских колонизаторов из всех их аравийских владений. Поэтому мы назвали свою организацию Народный фронт освобождения оккупированной зоны Персидского залива, создали свою армию. Теперь у нас есть большие освобожденные районы, а военные действия ведутся уже в четырех зонах — Западной, Хо Ши Мина, Центральной (Красная линия) и Восточной. Султанским наемникам теперь туго приходится...

Любопытную историю о борьбе дофарцев рассказал мне рыбак Саад из прибрежного селения Далькут в Западной зоне:

— У нас не было постоянного лагеря наемников или англичан. Они приходили и уходили, устраивали обыски. Среди местных жителей у них были шпионы, которые указывали, кто связан с Народным фронтом. Но когда наемники уходили, у нас появлялись партизаны. Они говорили нам, что наемников и англичан не надо бояться, что их скоро прогонят. Вот из соседнего Южного Йемена их уже прогнали. Мы слушали, верили и не верили. А потом долго шептались с соседями. Мы боялись старосту-шейха, поставленного султанской администрацией, и его охранников. Но однажды, когда шейх потребовал себе в жены 13-летнюю дочь моего брата, мы собрались перед мечетью, выволокли его из дома, судили всем миром, а затем выгнали из Далькута.

— В начале октября, — продолжал Саад, — к берегу подошли десантные катера. С них высадилось триста наемников-белуджей с английскими офицерами. С ними был и наш бывший шейх. Мужчины пасли скот в горах. Солдаты согнали женщин и детей на солнцепек и оставили их без воды на целый день. Что было в домах — все взяли. Через два дня к Далькуту подошли подразделения Народной освободительной армии с минометами и пулеметами. Несколько дней не прекращалась перестрелка, а затем часть наемников бежала на катерах. Оставшиеся отступили в горы к своему постоянному лагерю. Но и оттуда недели через две им пришлось удирать на вертолетах. Я вернулся в Далькут, вступил в ополчение и стал командиром отделения. Весной меня избрали в деревенский административный комитет...

Очередной привал был устроен на краю обрыва. Внизу плавала белая пелена тумана, и лишь по отдаленному глухому грохоту можно было догадаться, что в нескольких километрах от нас море. Мы спустились той же тропой, по которой шли в атаку на Далькут бойцы Народного фронта. Потом по хрустящей гальке пляжа направились в селение, похожее на Хауф, только маленькое, полупустое, нищее. Были видны полузасыпанные воронки и несколько разрушенных строений.

Навстречу нам вышла целая демонстрация. Впереди — дети, за ними — женщины, дальше — мужчины. Они встречали нас, первых русских, посетивших этот край, первых советских людей.

Юноша по имени Салех, который руководил демонстрацией, оказался учителем. Первое, что сделал Народный фронт в освобожденном селении, — организовал школу. Салех учил детей грамоте, а попутно географии и истории. Я смотрел на мальчишек, сидевших на гальке, на голом берегу, и думал о том, что они еще не понимают, как много они уже получили, не ведают, сколько усилий потребовалось Народному фронту, чтобы буквально вытащить их из дикого средневековья в современность...

Близилось к концу наше пребывание в Дофаре. Но на прощание судьба подарила нам. чудесную встречу. Мы стали почетными гостями на партизанской свадьбе.

В горном селении, где несколько каменных домов словно башни возвышались над низенькими шатровидными хижинами, собрались бойцы на редкий для них праздник. Сбежались похожие на галчат мальчишки. Пришли старики и женщины. Девушки-курсантки из находившегося неподалеку Главного учебного лагеря Народного фронта расселись на земле, опираясь на винтовки и автоматы. Крестьянки с крупными серьгами, повязанные цветастыми индийскими платками, расположились около невысокой каменной ограды. Чуть в стороне попыхивали толстыми самокрутками погонщики верблюдов.

Стемнело. Зажглись керосиновые лампы-«молний», и в сопровождении нескольких бойцов, аккуратно подстриженных и выбрившихся до синевы по этому торжественному случаю, появились жених и невеста. Вместе им обоим не было и сорока, но они считались уже ветеранами Народного фронта.

— Именем революции вы нарекаетесь мужем и женой, —.торжественно произнес комиссар лагеря Ахмед фразу, наверное, только что придуманную им.

Грохнул залп, вспыхнули маленьким фейерверком две случайно попавшие сюда палочки бенгальских огней, ударили глухие барабаны, раздались вибрирующие крики женщин, и начались танцы.

Темп задавал тамтам. Круг танцующих освещали керосиновые лампы да пламя огромного костра. Лицо тамтамщика, с явно выраженными африканскими чертами было в тени. Бросалась в глаза лишь мускулистая рука, отбивавшая бешеный ритм. На немыслимо высокой ноте пели флейта и однострунная скрипка. Плыла какая-то таинственная музыка — своеобразный сплав заунывной арабской мелодии, родившейся в долгих переходах верблюжьих караванов, с бешеной африканской синкопой.