Вокруг Света 1971 № 03 (2366) - [36]

Часа через полтора мы настигли оленей, но завернуть их не могли. Собаки гоняли с хриплым тявканьем, но табунок каждый раз уходил от них на ветер. Оленей можно было понять. Стоило нам повернуться к ветру спиной, как комары облепляли лицо и их приходилось не сгонять, а стирать. С помощью Динтоде я усвоил хороший прием: чтобы догнать оленей, мы двигались прямо к ветру, заранее зная, что они в конце концов двинутся в этом направлении.

Было уже два часа, хотелось есть, а конца гонке не было видно. Вдруг Динтоде сказал, что надо отдохнуть. Он сидел, нисколько не волнуясь, что олени снова уходят от нас, и только повторял свое любимое:

— Да-да-да-да.

— Ведь опять они уйдут далеко. Напрасно мы бегали, — не выдержал я. Динтоде повторил свое бездумное «да-да-да-да» и вдруг добавил:

— Такая наша работа. Немножко отдыхай, немножко работай.

Динтоде сидел нахохлившись, спрятав руки под своей старенькой лу. Он был старше меня на двадцать лет, простреленная на охоте рука у него плохо сгибалась. И все же мое терпение и выдержка всегда кончались раньше.

Собаки пытались зарыться мордами в мох, терли глаза лапами — их заедал гнус. Мне казалось, что началась сильная пурга, — так бил по лицу рой комаров. Отдельных укусов я уже не чувствовал. Хотелось скорее приняться за работу, это хоть немного отвлекало. Но при первой же попытке послать собак лайка Динтоде отказалась гонять. Тихонько скуля, она следовала за нами метрах в десяти, видимо боясь, что хозяин ее побьет. Вся надежда теперь была на Кулу. Но и он был не в лучшем виде. Дополнительные пальцы на его задних лапах — признак чистокровной оленегонной лайки — были сбиты в кровь, а язык, вывалившийся наружу еще с утра, казался серым.

Еще несколько раз мы отдыхали, потом снова гоняли. Если б не Динтоде, я бы, наверное, заплакал. А он был по-прежнему невозмутим, разве что все чаще повторял: «Да-да-да-да», — и только раз добавил тихо: «Плохо немножко. Всегда так летом».

В эти трудные часы я понял главную истину оленеводства. Дойти до нее было не просто, пожалуй, даже нельзя, если не помучиться несколько лет с оленями. Я понял, что в тундре надо просто работать. Не переживать как тяжелое, но временное приключение, не одерживать ни над кем побед. Просто жить.

И впрямь, куда могли уйти от нас олени? Мы жили в одной тундре, под одним небом. Они как могли боролись с гнусом, ели зеленый корм, набирали жир, чтобы пережить зиму. Мы немножко мешали, немножко помогали им жить, но уйти оленям от нас было некуда. Не в одну, так в две, три смены мы все равно догнали и подчинили бы их себе, потому что это была наша жизнь. Чтобы обрести спокойствие и уверенность Динтоде, я должен был порвать тот календарь, где отмечал дни, прожитые в тундре. Смог бы ли я это сделать?

Нам удалось завернуть оленей лишь к вечеру, когда стало попрохладнее и приутих гнус. Мы подогнали свое маленькое стадо к основному и слили их. Через минуту уже нельзя было отличить, какие олени так долго мучили нас. Пастухи ушли, а я дождался в стаде Мереме. Потом я брел к чуму из последних сил. Все уже спали. Я пробрался на свое место. Лентоле вылезла из-под одеяла, поставила передо мной столик, налила чай, положила мясо. Прожитый день, сделанная работа не вспоминались. Я думал лишь о том, чтобы скорее завалиться спать.

Л. Баскин

Дорогой древних колесниц

Дальше дороги нет, — сказал начальник геологического отряда, Улан-дабан завален снегом...

Геологи не могли пройти через этот перевал и довольно скептически смотрели на наш грузовой ГАЗ-66. Мы расстались с ними и остались одни на дороге, ведущей из монгольского города Кобдо к отрогам Алтая — цели и надежде нашего небольшого отряда советско-монгольской историко-культурной экспедиции.

Эта рассчитанная пока на три года экспедиция — один из примеров давних традиций содружества монгольских и советских ученых в самых различных областях. Главная задача экспедиции — изучение проблемы происхождения монгольского народа в свете последних уникальных открытий советских и монгольских археологов. Эти открытия «прибавили» к истории монгольского народа многие тысячелетия культурно-исторического развития.

За два года полевых исследований экспедицией открыты погребения и стоянки эпохи первобытнообщинного строя, памятники монументального древнего искусства — «оленные стелы» и наскальные рисунки разных эпох. Открыта и прочтена древнейшая в Монголии надпись на согдийском языке, содержащая сведения о наиболее раннем проникновении ламаизма. А летом 1970 года на берегу озера Тэрхин Цаган Нура при раскопках древнего тюркского погребения впервые обнаружены две части большой каменной стелы с руническими письменами, прекрасно сохранившимися под землей.

Уже эти открытия позволяют говорить о том, что культура древней Монголии должна быть включена в число древневосточных цивилизаций, а памятники ее искусства, открытые совсем недавно и еще неведомые миру, бесспорно, войдут в сокровищницу мирового искусства.

...За Улан-дабаном нас ждали еще никем не исследованные, только недавно открытые древние наскальные изображения.