Вокруг Света 1970 № 07 (2358) - [24]

— Алейкум салам. Да будет мир с тобой!

Ему было семнадцать-восемнадцать, не больше. Вряд ли он когда-нибудь сбривал со своих щек бороду. Лицо бледное, сухое и серьезное. Он подсел ко мне:

— Меня зовут Абу Ашам. А тебя?

Я представилась, добавив, что приехала из Италии. Он уставился на меня в изумлении:

— Ты хочешь сказать, что в Италии тоже слышали о нас?

— Конечно, Абу Ашам.

Он вскочил на ноги и закричал:

— Квум, квум! Вставайте, вставайте!

Все, схватив автоматы, повскакали, но, едва узнав, из-за чего произошел весь переполох, снова, ворча, улеглись. К нам подсело лишь трое...

— Я хотела бы кое о чем спросить тебя, Абу Ашам.

— Спрашивай.

— Как ты попал сюда, почему ты здесь, Абу Ашам?

— Потому, что я сын палестинца; потому, что родился в лагере для беженцев; потому, что однажды понял, что мы должны с отцом вернуться на родину.

— Когда ты это понял?

— Три года назад.

— Что же сказал тебе в ответ отец?

— Он, помню, сильно побледнел, мне ведь тогда едва исполнилось пятнадцать. «Ты еще слишком молод, ты должен сначала кончить школу», — сказал он мне. И я ему обещал, что смогу делать и то и другое вместе, и я действительно смог. Я же до сих пор учусь: пятнадцать дней в школе, пятнадцать на базе. Хочу поступить в университет, заняться политическими науками.

— Сколько же ты находишься здесь, на базе?

— Полгода. Сначала был год подготовки, потом год я жил в городе.

— А когда ты ходил на последнюю операцию?

— Три ночи назад. Мы должны были устроить засаду двум лендроверам и поставить мины.

— Операция удалась?

— Да, лендроверы мы подорвали. И все шестеро вернулись на базу.

— Тебе было страшно?

— Нет, больше я не испытываю страха, клянусь тебе. Уже привык. Первые два раза мне было действительно страшно, поначалу я просто ужасно себя чувствовал: идешь и думаешь, что тебя обязательно подстрелят. Ведь многие гибнут, знаешь...

— Тебя устраивает такая жизнь, Абу Ашам?

— Она, конечно, нелегка, она жестока. Но разве у нас есть выбор? Или жить так, или жить, забыв о собственном достоинстве, чести. Надо...

Неожиданно он бросился к керосиновой лампе и торопливо прикрутил ее.

— В чем дело?

— Ничего страшного, самолет-разведчик. Это часто бывает, каждую ночь. Бывает, что они кинут несколько бомб, но в нас еще ни разу не попали. Потом у нас ведь неплохие убежища, видишь вон те траншеи?

Я услышала, как кто-то полез на крышу, к пулемету, но разведчики недолго висели над нами, и скоро шум их моторов стал затихать. Абу Ашам вновь зажег лампу. Пламя ярко вспыхнуло и осветило лицо неизвестного мне человека.

Этому человеку в форме было лет тридцать. Сложив на груди руки, он смотрел на нас неодобрительно. Ледяным голосом попросил Абу Абеда показать наши бумаги, но, прочитав, улыбнулся, обнажив белоснежные зубы, и сказал по-английски:

— Добро пожаловать намою базу. Меня зовут Абу Мацим... Вы уже ели? Нет, наверное. Палестинец не ведет с гостем беседы, не накормив его прежде.

Он сделал знак, и в ту же секунду в комнате появилось двое фидаинов с уже приготовленной едой. Поджаренные баклажаны, вареная фасоль, салат из помидоров и лука, жареная баранина и арабский хлеб — плоская, огромная лепешка. Все это разложено по жестяным сковородкам, которые вместе со стаканами очень горячего и очень сладкого чая поставили перед нами прямо на пол. Абу Мацим первым погрузил пальцы в фасоль:

— Здесь вилок не подают, ешьте руками... Вам, кстати, приходилось когда-нибудь делить пищу с... как их вы называете... террористами, кажется?

— Приходилось, Абу Мацим, правда, давно. Я была еще девочкой. Тогда мы в Италии сражались с нацистами...

Ответ ему понравился, и дальше он вел беседу куда охотнее. Лишь одно условие поставил он передо мной — он будет говорить не по-английски, а по-арабски, так, чтоб все его понимали. К этому времени проснулись уже все партизаны, они сидели вокруг нас концентрическими кругами, ощетинившись дулами автоматов. Никто из них не размотал своей куфии, они подносили пищу ко рту, опускали край ткани на секунду и тут же возвращали его в прежнее положение.

— Мне можно спрашивать о чем угодно, Абу Мацим?

— О чем хотите, кроме расположения этой базы. В общем-то вы мало что сможете даже при желании поведать господину Моше Даяну. У нас здесь особых секретов нет.

— Он, кстати, не раз заявлял, что всерьез вас не воспринимает...

— А вы побольше его слушайте. Если хотите знать о нас правду, то спросите-ка лучше его солдат, спросите, что произошло недавно в Эль-Хассобе, в Неот Хакикан, в Содоме... Или, может, он после того, как мы взорвали в Содоме электростанцию, не видит в темноте и вторым глазом?..

На этой базе фидаинов человек тридцать. Раз в месяц или даже два раза в месяц они по очереди заменяются, таким образом люди всегда свежи и здоровы. Операции предпринимаются раза два-три в неделю, партизаны нападают на моторизованные или пешие патрули, минируют дороги, обстреливают кибуцы и промышленные центры, берут пленных. Обычно в такого рода операциях участвуют семь-восемь человек, но бывают случаи, когда фронт переходят всем наличным составом. Потери, в отличие от того, что думают в Европе, не слишком велики—в среднем один убитый за операцию, не считая, конечно, раненых. Фатх берет на себя обязательство заботиться о семье каждого убитого фидаина. В случае если фидаина ранило, Фатх помещает его в собственный госпиталь. Кроме того, Фатх выплачивает нуждающимся ежемесячное пособие. Если же фидаин не испытывает нужды в деньгах, он его не получает, а случается, что и сам пополняет кассу организации.