Вокруг «Серебряного века» - [201]
Конечно, наши разыскания и наблюдения представляют лишь незначительную часть того, что еще должно быть сделано. Но вместе с тем кажется очевидным, что предстоящая работа наверняка способна принести замечательно интересные плоды.
Проект «акмеизм»[*]
Общеизвестно, что акмеизм как литературное направление и как одна из общих тенденций в развитии поэтического языка оказал значительное влияние на литературу русской эмиграции. Вызвано это было прежде всего тем, что на Западе оказалось довольно много поэтов если впрямую и не принадлежавших к числу акмеистов, то, во всяком случае, ориентировавшихся на акмеистическую поэтику.
Поэтому вряд ли случайно, что чрезвычайно активный не только в литературной сфере, но и в сфере научной Юрий Павлович Иваск (1907–1986), окончивший аспирантуру Гарварда и довольно долгое время проработавший в других американских университетах, одной из целей своей работы видел изучение акмеизма, причем не только по известным источникам. Из опубликованных его работ лишь «Антология петербургской поэзии эпохи акмеизма»[995], составленная совместно со значительно более молодым соратником W. H. Tjalsma, более или менее адекватно отразила взгляды Иваска на акмеизм, однако в его архиве сохранилась довольно значительная по объему подборка материалов, свидетельствующая о том, что он знал несравненно больше, чем смог включить в свои труды.
Однако сперва необходимо сказать несколько слов о том, кто такой Иваск и почему в конце 1950-х годов он решил создать своеобразный звуковой и текстовой архив по истории акмеизма.
Родившись в Москве и прожив там 13 лет, он вместе с родителями, выходцами из Эстонии, оказался в Ревеле, т. е. на обочине литературной жизни русской диаспоры[996], и лишь очень редко попадал в другие страны (так, в конце 1930-х годов он был в Париже). В годы войны он служил в войсках СС, что потом приходилось тщательно скрывать[997], после ее окончания оказался в лагере ди-пи[998], а в 1949 году смог перебраться в США и лишь в 1958-м впервые вновь оказался в Европе. Как видим, жизненная судьба отделяла его от основных культурных центров русской эмиграции, и с большей частью ее деятелей он был знаком лишь по переписке. Однако визит летом 1958 года, судя по всему, вдохновил Иваска, и он задумал собрать свод воспоминаний последних живых парижских (преимущественно) свидетелей существования акмеизма.
4 июля 1959 года из Парижа Г. Адамович отправил ему письмо:
Ваш проект „изучения акмеизма“ крайне оригинален и может в дальнейшем послужить образцом для такого рода работ. Меня лично он очень заинтересовал. В самом деле, никакие исторические исследования, даже самые тщательные, не заменят живого рассказа и воспоминаний современников, которые в разговоре или ответах на вопросы восстановят „воздух“ эпохи, то неуловимое, что, в сущности, было самым важным. Конечно, надо бы хорошо обдумать, как Ваш план реализовать, чтобы он действительно оказался плодотворным. Но мысль Ваша замечательна, и было бы жаль, если бы она осталась только проектом. Надеюсь, Вам удастся ее осуществить и со своей стороны готов быть Вам во всем полезен»[999].
Из сопроводительной записки становится ясно, что это письмо Адамович писал для неких официальных инстанций, которые могли выдать Иваску деньги для поездки в Европу. Помимо Адамовича, рекомендацию Иваску как исследователю дал также С. К. Маковский (Box 10. Folder 8).
Некоторое время спустя, 31 июля, в письме из Ниццы Адамович, однако, уже для самого Иваска писал:
«У меня сомнения в Вашем проекте, т. е. не в нем самом, а в его финансовой реализации. Кроме Одоевцевой и Маковского, никого из „свидетелей“ больше нет. Свидетели это притом плохие: Одоевцева поздно приобщилась к Цеху и акмеизму, да и всегда была птицей. Маковский, несмотря на „Аполлон“, был в стороне и, в сущности, on ne le prenait jamais au serieux. Он в старости стал менее глуп, чем был тогда, и даже стихи стал писать все-таки лучше. Злобин ни малейшего отношения не имел. Что написано об акмеизме? Многое, и ничего такого, что надо бы выделить. Какие-то мелочи, взгляд и нечто. Кстати, видели Вы недавние воспоминания Всев. Рождественского в „Звезде“? Его презирал Гумилев, но он был близок к позднему акмеизму. Воспоминания не без подлости: будто он и тогда понимал, что это буржуазная накипь. А не понимал он ничего и, говоря с Гумилевым, потел и краснел от почтительности»
