Воины Карла XII - [55]

Путник. И он превзойдет своей мощью и величием того, чей храм ты охранял когда-то?

Дисколос. Превзойдет, но будет похож на него, как сын на отца. Ты видел изваяние Аполлона Кифадорийского, резца Скопаса? Строгий лоб, восторженный взгляд, богатая складками одежда, словно развеваемая елисейскими неграми.

Путник. Бог света, мечущий стрелы, строитель городов, облагородивший законы, бог искусства и знаний?

Дисколос. Не только простодушные и смиренные, по лучшие из людей будут наперерыв служить ему. Его жрецы будут следовать за ним священным хором, но никогда им не настичь его, ибо он не знает отдыха. Они будут сравнивать его со звездою Сириус, которая хотя и больше и ярче всех звезд ночных, но далеко не из ближайших к нам. Звероподобные боги уже лежат разбитые в своих храмах, и скоро на всех вершинах воздвигнутся алтари и запылают огни в честь его!

Путник(прижимает руки Дисколоса к своему лбу). Я верую.

Дисколос. Ты блуждал и искал ощупью во тьме?

Путник. Я был слеп, но теперь я приношу тебе весть. Мир готов принять бога и ждет его!

Дисколос (поникает головой и стоит молча. Затем ведет Путника по развалинам на самый верх). Остерегайся. Дорога крута.

Путник. Она напоминает мне родные места, крутой подъем за отцовским домом, подъем на вершину Колокольной горы.

Дисколос. Что же делал ты, когда добирался до вершины?

Путник. Ребенком я собирал валежник и зажигал костер. Потом ложился на мох и думал о Моисее, который слышал голос из пылающей купины.

Дисколос. Стань снова ребенком!

(Указывает на терновые кусты и помогает Путнику собирать топливо.)

Спина моя плохо гнется, сложи сам костер из ветвей.

Путник. Терновник колюч.

Дисколос. И руки твои уже в крови.

Путник. А я не чувствую. Смотри, я могу изо всей силы сжимать шипы в руках, — я не чувствую боли.

Дисколос. (ломает свой лук и бросает его на костер, который тотчас загорается). Гори, гори. Мир готов к пришествию бога.

(Падает, близкий к смерти.)

Путник (поддерживая его голову). Что бросить мне в огонь в знак посвящения себя в жрецы?

Дисколос. Все, чем ты обладаешь.

Путник опустошает свои карманы и бросает в огонь ассигнации и золото.

Дисколос. Этого мало.

Путник(снимая с шеи цепочку с янтарным сердечком). Вот память о моих первых майских грезах!

(Бросает цепь в огонь.)

Дисколос. Мало.

Путник. Говори, что же ты понимаешь под словом «все»?

(Склоняется к нему.)

Ты не отвечаешь? Ты больше не слышишь меня? Будь милосерд, открой уста и ответь мне!

(Приподымает ему веки и вглядывается в его глаза.)

Мертв. Он не может ответить… Он унес тайну с собой в безмолвие…

(Встает, подходит к костру и долго смотрит на него. Затем, воздев руки к небу, сам входит в пламя, которое охватывает его одежду и волосы.)

Я обрел Бога! Я хочу сгореть в пламени своего жертвенника! Да будет слава Ему вовеки!

А. СЕРГЕЕВ. ТВОРЧЕСКИЙ ПУТЬ ВЕРНЕРА ФОН ХЕЙДЕНСТАМА

В истории национальной культуры поэту, прозаику, литературному критику и публицисту Карлу Густаву Вернеру фон Хейденстаму (1859–1940) принадлежит особое место. Во многом благодаря ему в шведской литературе возникло новое литературно-художественное движение, получившее название «Ренессанс». В нем приняли участие такие выдающиеся писатели, как О. Левертин (1862–1906), Г. Фрёдинг (1860–1911), Э. Карлфельдт (1864–1931), П. Хальстрём (1866–1960), Т. Хедберг (1862–1931) и др. Всех их объединило негативное отношение к натурализму с его принципами биологического детерминизма, объективизма, отрицания красоты и радости жизни. Они страстно желали того, чтобы на смену господствовавшему в шведской литературе в 1870 — 1880-е гг. «искусству жизнеподобия» пришло искусство воображения», исполненное безудержной фантазии, духовности, чувства прекрасного, искусство, выражающее творческую субъективность художника. Эту задачу в полной мере удалось решить Хейденстаму — ведущему среди писателей «Ренессанса» и, наряду с С. Лагерлёф (1858–1940), крупнейшему среди шведских неоромантиков конца XIX — начала XX в.

Хейденстам родился в семье отставного полковника, в родовом поместье отца Ольсхаммер на севере Швеции. Он был единственным ребенком в семье, и его детские годы прошли в кругу родных и близких. В доме имелась большая библиотека, в которой наряду с произведениями классиков шведской литературы К М. Бельмана, Э. Тегнера, Э.Г. Гейера и др. были широко представлены зарубежные авторы. Отец Вернера — страстный поклонник греческих философов — считал себя убежденным стоиком, проявляя удивительное равнодушие к вопросам христианского вероучения. Может быть, поэтому Вернеру впоследствии удалось избежать столь обычного для многих неоромантиков и символистов увлечения мистикой и метафизикой.

В детстве на Вернера огромное впечатление произвели сказки из «Тысячи и одной ночи», которые он читал в немецком переводе Тусена. Уже известным писателем Хейденстам признался, что именно под влиянием этих сказок в нем пробудился тот огромный интерес к Востоку, под знаком которого написаны почти все его ранние произведения.

Другим источником творческого вдохновения, по словам писателя, стали для него воспоминания о доме его детства. С землею Ольсхаммера он был связан глубочайшими корнями. «Ты спрашиваешь о моем адресе? Он всегда, зимой и летом, и покуда я жив, один и тот же: Ольсхаммер, Аскерсунд, Швеция», — писал Хейденстам шведско-финскому писателю 3. Топелиусу, вкладывая в свои слова глубокий символический смысл. «Ничто из позднее воспринятого мною не затронуло корней моих детских впечатлений. Мир, каким я вижу его теперь, я видел и тогда. То, что я люблю теперь, я любил и тогда. И сам я такой же, как и тогда. Впечатления детства — ядро всей моей жизни». Память об Ольсхаммере живет во многих юношеских стихах и рассказах писателя.