Воины Карла XII - [10]

Она на мгновение задержала его руку в своих руках и, слегка наморщив лоб, заглянула ему прямо в глаза, после чего разразилась звонким, облегченным смехом.

— Ну да, сир, ну да, сир, вы тоже живой человек, а не какой-нибудь там проповедник. Вы первый, встреченный мной швед, который понимает, что глаза добродетели должны быть обращены внутрь, а не преследовать злобными взглядами других людей! Ваши наперсники пьянствуют и играют в кости и забавляются с женщинами, не вызывая у вас нареканий. Вы почти не замечаете этого. Давайте же, сир, поговорим о добродетели.

Ее духи, запах ее волос, ее тела, показались ему столь мерзостными, что его чуть не стошнило. Прикосновение ее руки вызывало отвращение, которое можно испытать, прикоснувшись к крысе или к трупу. Он сознавал себя оскорбленным и униженным и как Богом избранный король и просто как человек, чьи руки, лицо, одежду трогал некто посторонний. Посторонний, пусть даже это была женщина, схватил его, как свою добычу, как побежденного пленника. Всякий прикоснувшийся к нему немедля становился его врагом, с которым он был готов сразиться на шпагах и — за оскорбление Королевского Величества — пригвоздить к земле.

— Когда я была еще почти ребенком, — продолжала она, — в меня влюбился мой исповедник. Он ломал руки, он боролся с собой, он твердил молитвы, я же играла с ним дурачком и высмеивала его. О сир, до чего ж вы не похожи на него! У вас никогда не бывает несогласия с самим собой. Вы просто-напросто равнодушный человек. Вот и все. Ваша добродетель родилась вместе с вами, так что (тут она шаловливо засмеялась) я даже и не знаю, можно ли назвать это добродетелью.

Он пытался высвободить свою руку, для чего ему пришлось тянуть ее все сильней и сильней. «Сколько герцог, пажи и даже стражники нашептывали ему в последнее время относительно сватовства и красивых мамзелей! Уж не есть ли это плоды сговора у него за спиной? Неужели они не могут оставить его в покое?»

— Пардон, мадемуазель!

— Я знаю, сир, что вы можете часами рассматривать тессинские гравюры и что всего внимательней вы разглядываете изображения рослых девиц. Возможно, это лишь любовь к искусству, которую вы унаследовали от вашей высокородной бабушки с отцовской стороны, но разве всегда должно так оставаться? Ведь я не мертвая гравюра, сир.

Продолжая все так же отвешивать поклоны, он вдруг с такой силой выдернул свою руку, что попутно совлек со стула и Роду д'Эльвиль.

— Нет, мадемуазель, вы живой паж, и этому пажу я приказываю немедля спуститься в дворцовую церковь и послать друзей в Восточную приемную.

Тут она поняла, что игра окончательно проиграна, и маленькие складки вокруг ее губ стали глубже и утомленнее.

— Паж может только повиноваться, — отвечала она.

Оставшись один, король снова обрел спокойствие. Лишь время от времени по его лицу пробегали следы прежней досады. Неожиданное приключение изгнало из его головы последние остатки хмеля, а после всех событий этой ночи он не желал более как жалкий слабак улечься на покой, а желал, напротив, завершить ночь в том же духе.

Он снял сюртук, оставшись в одной сорочке, и со шпагой в руке направился к своим дружкам в Восточную приемную.

Вся приемная была забрызгана подсохшей уже кровью. Мокрые половицы побурели от кровяных луж, а с висевших на стене портретов, у которых были выколоты глаза, свисали клочья шерсти и сгустки запекшейся крови.

Из соседней комнаты донеслось жалобное мычание. Ввели теленка и оставили его посреди помещения.

Король прикусил нижнюю губу, так что та побелела, и размашистым ударом отрубил теленку голову. Затем он вышвырнул ее в раскрытое окно, на прохожих, а под ногтями у него засыхала кровь.

Тем временем за дверью герцог торопливо шептался с Родой д'Эльвиль.

— Судя по всему, мой высокий зять из чистого упрямства вообще никакой не желает. Старый Хьерне — забавный старик — собирается сварить некое любовное зелье, но большого проку я от того не жду. Когда б он не унаследовал сердечную холодность своего отца, он со своим упрямством стал бы шведским Борджиа. И если он в самом ближайшем будущем не станет полубогом, быть ему дьяволом. Коль скоро у такой птицы нет достаточно простора для крыльев, она способна обрушить собственные стены. Т-с-с! Кто-то идет! Помни: в девять у мамаши Малин! Не забудь приготовить винные ягоды и изюм.

У них за спиной возникла фигура поднимающегося по лестнице Хокона, верного слуги. Старик вел за собой двух коз. Он остановился, всплеснул руками и с боязливым вздохом промолвил:

— Во что они превратили моего молодого господина! Никогда еще шведский королевский дом не видел ничего подобного. Боже Всемогущий, смилуйся и принеси нам несчастья пострашней прежних, ибо тишину, которая настала, не может снести ни простой швед, ни, тем паче, повелитель шведов!

ГУННЕЛЬ, КЛЮЧНИЦА

В одном из казематов Рижской крепости сидела за прялкой Гуннель, восьмидесятилетняя ключница. Длинные руки женщины стали жилистыми и узловатыми, а грудь высохла и стала совсем плоской, как у старика. Несколько жидких седых прядей свисали ей на глаза, а вокруг головы она вывязала платок наподобие круглой шапочки.