Воинство ангелов - [142]

Я направилась в кусты, нарочно пошуршала там, потом как можно тише выбралась на открытое место. Я двигалась по краю поля, двигалась крадучись, рассчитывая каждый шаг. Так я прошла метров пятьдесят, стараясь держаться поближе к лесу в тени деревьев на случай, если появится луна. Но луны не было.

Оглянувшись в последний раз и ничего не увидев в темноте, я вышла в поле. Это было хлопковое поле, и я побежала между рядов хлопчатника, спотыкаясь о комья земли, слыша, как хлещут мои юбки по мокрым от росы кустикам хлопка. Я слышала, как вдали меня звал Синий Тоб. Два или три раза я упала. Несколько раз я вынуждена была останавливаться, чтобы перевести дух, отдышаться — так нестерпимо болела грудь. Когда так бежишь, грудь болит ужасно, кажется, что сейчас умрешь. Но странное дело, даже и боль эта как будто не твоя.

Добравшись до холма, темным силуэтом высившегося за темным полем, я вдруг подумала, что дубы загородят от меня дом и я не увижу, горит ли там свет. Из последних сил, задыхаясь, я карабкалась вверх по склону — и вот он дом, а в нем ни огонька. Но может быть, это лишь темные дубы вокруг дома? Я стояла возле лестницы, ведущей на галерею, уцепившись за перила, и глядела на дом.

Явилась мысль, что, может быть, он там, внутри, лежит в темноте, спит и не знает, как я сбежала, как мчалась по темным полям без устали, как падала в грязь, как тяжело, как плохо мне было, и вот я сейчас вернулась, войду в дом, лягу рядом с ним, он не проснется, но, шевельнувшись во сне, возьмет меня за руку. Такая вот дикая, сумасшедшая мысль на секунду возникла в голове.

A потом до меня донесся звук, непонятный, далекий, шедший не из дома. Я перевела дух. Под прикрытием кустов я обежала дом и, очутившись у черной лестницы, поглядела, что делается внизу, у подножия холма.

Вдали за службами — сараями и амбаром — в вышине среди сосен мелькал фонарь. Я бросилась вниз, туда, где лаяла собака, за угол амбара, и замерла от представшей передо мной картины.

Двое мужчин держали факелы из горящих сосновых веток. Другие, с винтовками, сгрудились вокруг. Поодаль кружком стояли темные тени — без сомнения, местные жители. Они глядели, глядели не сводя глаз. А в центре был Рору. Я видела его белую рубашку. Рору стоял возле толстой сосны и глядел куда-то вверх. Там была повозка, а на повозке громоздилось что-то. Я разглядела лежащий на повозке тюк хлопка. Но собака, как я понимала, лаяла не на этот тюк. Я чувствовала, что не могу приблизиться к повозке. Не могу, и все тут.

Но я приблизилась. И вот оно, хотя пока еще ничего и не произошло.

Вскрикнув, я бросилась к Рору, вцепилась в него. С криком: «Нет! Нет!» я трясла его, молотила кулаками по его груди и все твердила: «Нет! Нет!» Но он даже не перевел на меня взгляд, лишь схватил за плечо здоровой рукой и отстранил меня в сторону, по-прежнему пристально глядя на занимавшую его внимание картину. На черном лице его блестели бусинки пота, а глаза были задумчивы и сосредоточенны, и все мои удары не достигали цели.

Я перестала молотить его, перестала кричать «Нет! Нет!» — все равно он весь превратился в зрение, тело же его было подобно черному засохшему дереву, одиноко стоящему в поле, или обгоревшему столбу, и бить его было так же бессмысленно, как бить этот столб. Но взгляд его, устремленный вверх, вовлек в свою орбиту и меня. Как я уже сказала, я перестала молотить его грудь и тоже стала смотреть туда, куда смотрел он.

На тюке с хлопком стоял Хэмиш Бонд. Трости с ним не было, и он стоял неустойчиво, балансируя без опоры. Он был в ночной рубашке, заправленной в панталоны. Руки его были связаны за спиной, а на шее виднелась веревка, конец которой уходил куда-то в сосновую хвою, где плясали отсветы факелов. Это был Хэмиш Бонд и в то же время не Хэмиш Бонд. Его невозможно было узнать, так он переменился. Он выглядел совсем стариком.

Казалось, Хэмиш не замечает ни того, что руки у него связаны, ни веревки вокруг шеи. Он глядел прямо на меня, глядел внимательно, пытливо и печально.

— Ты, — сказал он, глядя на меня откуда-то издалека.

— О Хэмиш! — выкрикнула я. — Это я!

— Да… ты, — сказал он из печального своего далека.

И я опять бросилась к Рору, вцепилась в его рубашку и стала рвать ее с него, крича, умоляя.

И тут в мои крики и моленья ворвался смех — дикий, раскатистый хохот, заставивший меня моментально бросить взгляд туда, где на тюке с хлопком стоял Хэмиш, а над ним плясали отсветы факелов и метались тени сосновых веток.

Хэмиш Бонд смеялся, запрокинув голову, смеялся самозабвенно, в порыве дьявольской, презирающей всех и вся веселости.

Внезапно смех резко оборвался, и он взглянул мне прямо в глаза, словно только сейчас понял, кто я такая.

— Одни черномазые, — сказал он, и губы его искривились. — И ты тоже черномазая, — продолжил он и рассмеялся. — Миллион негров… купаться в неграх… — сказал он и спрыгнул вниз.

Удивительным было, что спрыгнул он вовсе не как калека, он спрыгнул легко, тем же быстрым, энергичным движением, каким ставил здоровую ногу на ступеньку ландо и заносил свое грузное тело надо мной, с веселой беззаботностью восклицая: «Что, испугалась? Испугал я тебя, Крошка Мэнти?»