Воин в поле одинокий - [17]

Пулемётным свинцом

Время скосит меня — ну и пусть.

Помертвевшим лицом

В земляничную россыпь уткнусь.

Недописанный стих

Обречённо вздохнёт у плеча…

На ладонях моих

Земляничная кровь горяча.

«Похрустывает жёлтая щебёнка…»

…И мыслями о вечном, о высоком

делилось с нами пристальное небо.

Ю. Шестаков

Похрустывает жёлтая щебёнка,

А воздух солнцем наискось прошит.

Шагает конь.

Но время пылью тонкой

Вдоль дремлющих обочин закружит,

И я услышу чуть заметный шорох

Змеи, струящейся наперерез

Кузнечику, и тишину на хорах

Невыносимо-пристальных небес.

И, может быть, успею удивиться.

Увидев холм, дорогу и кусты.

И всадника — глазами хищной птицы,

Взирающей с безмолвной высоты.

Но конь рванёт — и, рассыпая эхо,

Я, словно по тончайшему лучу,

На отголосок солнечного смеха

Мерцающею тенью полечу.

«Лишь вечер выйдет за порог…»

Лишь вечер выйдет за порог,

И щёлкнет ключ в замке —

Серебряный единорог

Спускается к реке.

И еле слышно в лунный щит

Ладонью бьёт волна,

И ветер кожу холодит,

И длится тишина.

И напряжённее струны

Дрожит воздушный мост,

Сияют, в гриву вплетены,

Лучи далёких звёзд.

Мерцает серебристый свет,

Стекая по спине,

И свет иной ему в ответ

Вздыхает в глубине.

Плывёт воздушный хоровод,

Струится млечный ток…

Он в воду медленно войдёт.

И сделает глоток.

И в вышину протянет взгляд,

Пронзая звёздный прах,

И капли света зазвенят

На дрогнувших губах.

И полетит высокий звон

В чужую ночь, во тьму,

Чтоб улыбнулся ты сквозь сон

Неведомо чему.

Зарисовка с натуры

Хозяйка из коровника идёт —

Ссутулена спина, грузна походка.

Зато подойник полон… Рыжий кот

То ей в лицо заглядывает кротко,

То сладко щурит томные глаза,

То громко распевает, то бормочет,

И, словно золотистая лоза,

Вокруг распухших ног обвиться хочет.

Ворчит хозяйка: «Что, невмоготу?

Уж потерпи, а то — явился, здрасте!..»

А наливает первому — коту,

Немного ошалевшему от счастья.

А покупатель может подождать,

Попредвкушать горбушку мягкой булки,

Пока в бидон, такой пустой и гулкий,

Ещё течёт парная благодать.

Озеро

В бережных ладонях травянистых,

В солнечных рассыпчатых монистах,

В золотисто-смуглой тишине,

Беззаботно и до слёз лучисто,

Озеро подмигивает мне

Бликами, дробящимися зыбко,

Маленькой увёртливою рыбкой…

И, своей игрой увлечена,

Морщится лукавою улыбкой

Лёгкая прибрежная волна.

Плещущее ласково-напевно,

Спящее, как светлая царевна,

И, совсем немного погодя, —

Озеро, нахмуренное гневно,

Напряжённо ждущее дождя.

Озеро, которое мне снится,

В каждом сне свои меняет лица

И к себе запутывает путь,

То, в котором мне не отразиться

И воды рукой не зачерпнуть.

«Лошадь идёт по дорожке притихшего парка…»

Лошадь идёт по дорожке притихшего парка,

Листья летят и щекочут ей чуткую спину…

В еле заметную ниточку первая Парка

Молча вплетает осеннюю паутину.

Вся бесприютность, потерянность нашего рая

Сжата в коричневых завязях будущих почек…

Лошадь идёт по дорожке. И Парка вторая

Нить измеряет и сматывает в клубочек.

Время дрожит светотенью, и всё-таки длится

Так осязаемо-плотно и неуловимо…

Лошадь идёт по дорожке. И третья сестрица

Лязгает сталью.

И снова — сослепу — мимо.

«Не печалься, душа. Среди русских воспетых полей…»

Не печалься, душа. Среди русских воспетых полей

И чухонских болот, пустырей обречённого града

Ничего не страшись. О сиротстве своём не жалей.

Ни о чём не жалей. Ни пощады не жди, ни награды.

Нас никто не обязан любить. Нам никто ничего

В холодеющем мире, конечно, не должен. И всё же,

Не печалься, душа. Не сбивайся с пути своего,

Беспокойным огнём ледяную пустыню тревожа,

Согревая пространство собою всему вопреки,

Предпочтя бесконечность свободы — законам и срокам,

На крыло поднимаясь над гладью последней реки,

Раскаляясь любовью в полёте слепом и высоком.

«Есть города, похожие на сон…»

Есть города, похожие на сон…

К. Паустовский

Есть города, похожие на сон —

Пыль на камнях плотней и мягче фетра.

Сухой чертополох звенит, и ветром

По дремлющим дворам разносит звон.

Там время не струится, не течёт,

Но истекает медленно и тонко,

И ракушек осколки средь щебёнки

Хрустят — и все шаги наперечёт.

Там в сумерках сгустившаяся синь

Пульсирует у стен и в окнах тонет,

И морем пахнут детские ладони,

И горечью — бессмертная полынь.

Есть города, похожие на сон.

И в этом сне я вновь листаю даты

И улицы, которыми когда-то

Брела. Но не запомнила имён.

В Варшаве

Сидя в скверике

на углу Рыцарской и, кажется, Пекарской,

слушаю,

как падают листья.

Рядом со мной белый кот,

полный достоинства,

я бы сказала — шляхетный,

щурит медовые очи,

мурлычет: «И это пройдёт…»

Я закрываю глаза,

и мгновения

чёрными кошками

перебегают мне жизнь.

Возвращение

И вот однажды я вернусь домой,

И не узнаю дом. Да нет, едва ли…

Ведь не такие царства погибали.

Другие… Не такие… Боже мой! —

Я прохожу во двор сквозь пустоту

Безвременья, средь декораций дома,

В котором всё до мелочи знакомо:

Вот окна, где герань всегда в цвету,

Вот лестница… Но как она кружит!

И в номерах квартир — неразбериха…

И непонятно, где тут вход, где — выход,

Куда ведут все эти этажи.

Вот циферблат в футляре-кожуре

И непреклонность римских цифр литая,

Пятно на потолке, как запятая,

И трещины неровное тире.

Но стрелки на часах — они дрожат,

Вгрызаясь в бесконечность, будто свёрла…

А воздух, что со свистом входит в горло,