Воевода - [69]

— И батюшка у меня так: явится на день-другой и опять в отъезд. Доля наша такая, женская. Вот и вяжу всякое то сынку, то маме, то Ане. Да ты присядь. Да ты присядь, Данилушка, устал. А похудел-то как. Одни жилы на тебе. Ну словно борзой.

— И то верно, царские борзые мы. Одно скажу: вот как казанцев утихомирим, так дома буду сиднем сидеть.

— Нет, Данилушка, тебе на роду написано всю жизнь в походах провести. И гадание мне показывает одно: дальнюю дорогу год за годом.

Даниил прошёл к скамье, сел, держа на руках сына, дёргавшего лошадку за нитки. Глаша села рядом, прижалась к его плечу. И ничего в этот миг Даниилу для полного счастья не нужно было. Благостно сидел он с сынком на коленях, с женой, прижавшейся к нему. Так мало выпадало им подобного близкого духовного общения. Даниил уже совсем утвердился в вере, что Глаша ему послана Всевышним за утерю Катюши.

В трапезной появилась матушка с дворовой девицей, они принялись накрывать на стол. Увидев яства, Даниил улыбнулся и признался Глаше:

— А ведь я голоден как волк.

Когда все сели за трапезу, появился Алексей. Он почти бегом приблизился к младшему брату, вытянул его из-за стола, принялся обнимать, тискать.

— Ох, брательник, как я по тебе соскучился! И плохо, что днём не увидел: упросил бы царя-батюшку караван послезавтра отправить. Теперь уж ничего не поделаешь. А тебя государь хвалил. Всё ему донесли: какие башни построил, как обучал пушкарей, как крепость ставил.

— Спасибо, Алёша, а я боюсь этой царской похвалы. Мешает она быть самим собой. Ну да ладно, давай к столу. Хоть вечер вместе проведём, расскажешь, как там, во дворце.

— Во дворце пока всё благостно. Мы довольны царём, царь — нами. Дай-то Бог, чтобы и дальше всё так текло. Однако впереди у нас, Данилушка, трудный год. Что царь отважился порушить Казанское царство — это хорошо. Но сколько кровушки будет пролито!

— Но там же Шиг-Алей, и с ним биться не будем. Воеводы поговаривают: дескать, зачем все затеяли: рать согнали, крепость поставили.

— Полно, братец. С Шиг-Алеем идёт игра. Не тот он человек, чтобы на троне удержаться. Дай Бог, чтобы до весны просидел. Да нам-то его сидение хоть и короткое, а во благо. Силы там накопим, пока казанцы хана Едигера к трону не вернули. Прорвётся Едигер раньше времени, тогда война опять не в нашу пользу пойдёт. И сейчас уже идёт игра за спиной Шиг-Алея. Ведомо нам, что хан Едигер договорился с Ногайской ордой и Крымским ханством единой силой выступить против Руси в будущем году. Одна орда ещё куда ни шло, можно и побить. Но три… Да ежели крымцы хлынут стотысячной лавиной, ногаи тысяч тридцать бросят против нас, да казанцы до семидесяти тысяч соберут — этак и к стольному граду подкатятся. Устоит ли он, неведомо. Вот и нужен нам сегодня Шиг-Алей. Вся беда, Данилушка, нынче в том, что год неурожайный выдался. Не хватит у нас хлеба войско накормить. А ежели оно голодное, сам знаешь, какой спрос с него. Потому и решили затеять игру в кошки-мышки, по одному этих грызунов перебить.

— Вы царские советники, вам и карты в руки, — заметил Даниил. — Радуюсь я, что ты, Алёша, с такими людьми, как Сильвестр да Пересветов[26] стоишь близ царя. А без вас-то царь другим бы был, так мне кажется.

— Ты, Данилушка, держи при себе такие мысли, — посоветовал Алексей.

— Мне их легко держать, я в стороне от стольного града, от дворцовой жизни. Лишь сам с собой думаю о разном. И о том, что мы в великой чести у царя-батюшки, нам надо помнить. Так ноне подсказал мне один боярин.

— Знаю того боярина, да не держи в душе сказанное им.

— Ну коль так, — Даниил поднял кубок с медовухой, — давай, Алёша, выпьем за благость в нашем доме. — И братья выпили.

Трапеза завершилась. Женщины не участвовали в беседе мужчин, лишь посматривали на них: Глафира на Даниила с нежностью, Анастасия на Алексея — настороженно и даже с отчуждением. «И всё-таки у брата в семье какая-то прореха появилась», — вновь подумал Даниил и, посмотрев на Глафиру, дал ей понять, что пора идти в опочивальню.

Утром чуть свет Глафира разбудила крепко спящего Даниила. Вечером они уснули поздно, да тому была причина.

— Пора тебе в путь, сердешный, — сказала Глаша, сама полночи не спавшая близ любимого.

— У-ух, хоть бы ещё чуток дала поспать, — нежно проворчал Даниил.

— Велел ведь разбудить с рассветом.

— Верно, голубушка, — согласился Даниил, приподнялся на локте и уткнулся лицом Глаше в грудь. — Желанная, не хочу никуда от тебя уходить. Вот привяжу сейчас себя к ложу, — смеялся он.

А долг уже звал его. И Даниил встал, быстро оделся, спустился вниз, зашёл в поварню. Глаша налила ему топлёного молока из кринки. Он выпил его, пожевал хлеба, взял приготовленную матушкой суму с кормом. Ульяна уже стояла в дверях: пришла проститься с сыном.

— Ты там береги себя, сынок, — сказала она, перекрестила Даниила и поцеловала. — Батюшке от всех нас низкий поклон.

Даниил уткнулся в плечо матери, поцеловал Глашу и чёрным ходом покинул палаты. Женщины стояли рядом и махали ему руками.

Водный путь от Москвы до Новгорода был Даниилу в новинку. Никогда он по Москве-реке и по Оке не хаживал, а ведь это были реки, протекающие в самом сердце Руси, питающие его. В пути Даниилу не хватало Ивана Пономаря: они всегда вместе в дальний путь уходили. Но, будучи по природе общительным, Даниил проводил время среди стрельцов, рассказывал им о Казанском царстве, сам слушал их байки, присматривался к ним. Ведь стрельцы тоже были воинами нового рода войска, как и его пушкари. И видел Даниил, что близится то время, когда в войске не будет лучников: их сменят стрельцы.