Военный мундир, мундир академический и ночная рубашка - [67]

Мария-Жоан улыбнулась ему приветливо и почти со­чувственно:

– Не тяните, я готова ко всему.

– Я очень старался отстоять вашу дотацию. Даю вам честное слово – лез из кожи вон. Но стихи Бруно и «Марсельеза» вызвали грандиозный скандал: наши фюреры чуть с ума не сошли. Им бы очень хотелось посадить за решётку всех участников спектакля, и, ра­зумеется, вас в первую очередь.

Он внимательно посмотрел на сидящую рядом актрису. Как она красива, изящна и вызывающе дерзка!

– Ну, а потом я ознакомился с вашим репертуаром на следующий сезон, и у меня от ужаса волосы встали дыбом. Для начала – Гарсия Лорка, он мой любимый поэт, но наверху его ненавидят: испанский республиканец, всё одно что коммунист, расстрелян генералом Франсиско Франко, нашим лучшим другом и союзником. Репутация Жораси Камарго после его пьесы «Да вознаградит вас бог» тоже изрядно подмочена. А этот новый драматург, мальчишка Ласерда! Вы знаете, что его полицейское досье – одно из самых объемистых? Короче говоря, как я ни ораторствовал, ничего не добился, только охрип. – Оп помолчал. Косоватый взгляд снова обратился к окну. – Что же вы намерены предпринять?

Мария-Жоан посмотрела туда, куда был устремлён взгляд начальника ДПП: сперва она не видела ничего, кроме бетонных кубов, но потом вгляделась и различила вдалеке полоску моря.

– Буду ставить то, что намечено, пока цензура не запретила.

– А на какие деньги? Мне отлично известно, что «Гедда Габлер» не вызывает нареканий, но и сборов не делает!

– Я достану денег. Это уж моя забота. – Она поднялась. – Как бы там ни было, спасибо вам за старания и за сочувствие. Я вам верю и благодарю вас.

Мария-Жоан протянула ему руку, начальник ДПП поцеловал кончики её пальцев и проводил актрису до дверей. Проклятая должность: каждый день – проигранное сражение. А он так привык к своей службе, ему трудно будет расстаться с этой строго отмеренной порцией власти и самостоятельности… Он родился в нищете, в захолустье Северо-Востока: ему бы весь век работать на чужой земле, как отец, мать и старшие братья. Но его природный ум и жажда знаний растрогали приходского священника и самого епископа – мальчишку приняли в духовную семинарию на казённый кошт. А уж когда он надел сутану, взялся за книги, то решил добиться власти, чего бы это ни стоило. На поверку ока­залось, что стоит это очень дорого – может быть, слиш­ком дорого…

Выйдя на улицу, Мария-Жоан гневно прикусила губу. Никто на свете не заставит её отступить!.. Вот так и завоевала она себе имя в бразильском театре. Она не свернёт с дороги, даже если для постановки этих пьес ей придётся провести уик-энд с Вонючкой Баррето. Спектакль «Мери-Джон» вознес её так высоко над расхожими понятиями добра и зла, что отныне никакая грязь к ней не пристанет.

КАКИМ БЫТЬ РОЖДЕСТВЕНСКОМУ ВЕЧЕРУ

Седой официант принес кофе. Президент Бразильской Академии Эрмано де Кармо слушает доводы двух корифеев юстиции – председателя Верховного федерального суда Пайвы и председателя апелляционного суда Лейте. Они обсуждают подробности рождественского чаепития, которое служит укреплению дружеских связей между «бессмертными», а также мелкие организационные вопросы.

Это чаепитие происходит в последний четверг перед рождеством – только раз в году допускаются на интимный праздник академиков их жены. Стол ещё роскошнее, чем на еженедельных приёмах. Президент с супругой принимает гостей, преподносит дамам цветы и рождественские подарки, а для них нет ничего более соблазнительного и интересного, чем этот праздник: они могут обойти весь Малый Трианон – и библиотеку, и архив, и гостиные, куда обычно им путь заказан. Журналист Аустрежезило де Атайде в своем пространном и беспристрастном репортаже назвал Бразильскую Академию «самым закрытым мужским клубом».

На церемонии вступления нового члена в ряды «бессмертных» дамы в вечерних туалетах от лучших портных, блистающие драгоценностями, тщательно причесанные, парадно-величественные, сидят в актовом зале. А рождественское чаепитие проходит просто и весело: никто не изнемогает от долгих речей. Супруги академиков непринужденно беседуют на разнообразнейшие темы, показывают фотографии внуков, обсуждают домашние дела, жалуются на то, как трудно теперь найти хорошую прислугу, и сетуют на рост цен. Они разговаривают и смеются, а «бессмертные» тем временем проводят быстрое заседание – только чтобы отработать жетон, который по традиции в этот день отдается служащим Академии. В то время каникулы продолжались с первого февраля до конца марта, и, таким образом, рождественский чай не завершал академический год, а был всего лишь поводом к сердечной встрече накануне величайшего христианского праздника.

– …Он является сюда каждый четверг с таким видом, словно избран до выборов. Ещё, пожалуй, притащит на наше чаепитие жену! С него станется! Неужели мы допустим! – горячится Пайва.

Лизандро Лейте, который, с тех пор как узнал, что претендент решил не наносить ему обязательный визит, особенно яростно сопротивлялся попытке генерала стать его собратом, требует формального вето:

– Необходимо разъяснить генералу, что на наши празднества допускаются из посторонних только жены академиков и служащие Академии. Мы никого не зовем и не допускаем незваных.