Военный летчик - [49]

Посадочная полоса слишком быстро несется на меня. По крайней мере мне так кажется. Темная ленточка асфальта, которую я видел с воздуха, превратилась в широкую черную полосу, покрытую испарениями от прошедших дождей. Скорость несколько выше нормы, и я сбавляю обороты, чтобы снизить ее. Я уже над посадочной полосой. Запах асфальта ударяет в нос. Пытаюсь сбросить скорость, но самолет еще сохраняет подъемную силу. Вот касаюсь земли, но машина подпрыгивает и вновь взмывает вверх. Снова пытаюсь заставить машину сделать посадку, но скорость не гасится. Единственное желание - земля, а там будь что будет. Полоса кончается. Нужно посадить самолет! Ручку вперед, держать самолет на полосе! Эти мгновения могли бы стать последними для летчика. Слышу ужасный грохот в кабине. Весь самолет дрожит так сильно, что приборная доска, кажется, рассыплется и слетит с места крепления. Чувствую, как лавина песка и пыли ударяет в лобовое стекло и влетает в кабину через воздухозаборники. Наконец-то я на земле. Желтый самолет, похрамывая, медленно движется вперед. Сворачиваю с полосы, останавливаю мотор, и тишина заполняет все вокруг. Прошло всего три минуты, а мне показалось - вечность…

Чья-то рука коснулась моего плеча, когда я еще сидел в кабине, открыв дверцу и склонив голову на грудь. Мне хотелось выскочить и убежать, спрятаться от взглядов курсантов там, где меня не нашел бы никто, и в первую очередь инструктор. Я подвел его.

Пока пилот жив, он в течение своей летной жизни всегда будет помнить какие-то характерные навыки и привычки своего инструктора. Они как гены, передающиеся от отца к сыну.

Подняв голову, я увидел, что он улыбался. А я-то думал, что увижу сердитое лицо! Он смотрел на меня сочувствующим взглядом и говорил:

– Ну что, Эл? Ты понял, почему так получилось? Это самое главное. Тебе следовало подождать, пока машина потеряет скорость. Ладно, к черту! Всего лишь разбит винт, у меня тоже было такое. Ты будешь летать, Эл!.

Днем, еще на аэродроме, Хофмастер пригласил меня на ужин к себе домой. Он жил с женой и сыном. Я оказался первым из курсантов, получивших такое приглашение. У Хофмастера был старый «шевроле» неопределенного цвета, на котором мы приехали к нему домой.

Домик был маленький, деревянный, издали походивший на картонный. В нем было только все самое необходимое. Внутри он оказался совсем крохотным. Стены из некрашеных сосновых досок были единственным и главным украшением комнаты.

Из маленькой кухни вышла улыбающаяся жена Хофмастера, Мэри. Поверх простенького хлопчатого платьица в полоску она надела белый фартук. Вытерев руки о передник, она протянула мне правую, а левую положила на мое плечо и сказала:

– Эл, я знаю вас по рассказам мужа. Он много говорит о вас. Мы считаем вас самым способным курсантом.

Хофмастер взглянул на нее, а потом оказал мне:

– Эл, она ничего не понимает в авиации. Я говорю ей, что тебе нужно очень много работать, чтобы добиться хороших результатов.

Мэри ушла и возвратилась с бутылкой виски. Чуть-чуть смутившись, оиа сказала:

– Муж позвонил с базы моей соседке, у нас ведь нет телефона, и попросил, чтобы я купила бутылку хорошего виски. Но вы меня простите, Эл, в магазине ничего не было, кроме этого.

– Не беспокойтесь, сеньора, эта «медицина» как раз кстати именно сегодня.

Хофмастер, глядя мне в глаза, недовольно сказал:

– Знаешь, Эл, когда доживешь до моего возраста, станешь летчиком или инструктором, будешь иметь жену и детей, тогда и поймешь, что ни у кого нет к тебе сожаления.

Мне показалось, что я заметил на его лице выражение горечи и беззащитности, даже, пожалуй, страха за жизнь, чего раньше я никогда не видел. Я спросил себя, разве возможно такое у человека, который улыбается, выполняя штопор? Мне показалось, что этому храброму летчику-истребителю, участнику второй мировой войны, боровшемуся с нацизмом, а сейчас работавшему инструктором, жизнь стала в тягость. Да, ему, тридцатисемилетнему человеку, было страшно заглядывать в будущее. Того мужества, которого ему хватало, чтобы бороться со смертью в самолете, летящем над пустыней, было недостаточно для схватки с будущим…

После скромного ужина, который состоял из спагетти, картофеля с соусом и пива, мы сели побеседовать втроем в маленькой комнатке. У меня была гаванская сигара, которую я раскурил и с наслаждением пускал клубы дыма. Поднимаясь вверх, к единственной лампочке, висевшей под потолком, он превращался в какие-то непонятные фигуры.

Голос Хофмастера показался мне тревожным, когда он опросил:

– Послушай, Эл, как жизнь на Кубе, трудная?

– Для многих очень трудная.

Наклонившись ближе ко мне, он с крайней озабоченностью на липе сказал:

– Скоро мне исполнится тридцать восемь. Не знаю, сколько еще смогу летать. И не представляю, что ждет меня в будущем.

На мгновение он задумался о чем-то. Под глазами его еще заметнее проступили морщины. Впервые я не видел на его лице оптимистической улыбки, оно выглядело усталым. Взгляд скользил и терялся где-то там, среди сосновых досок пола. Почти забыв, что я еще нахожусь здесь, он разговаривал сам с собой:

– Я должен подумать о пенсии. Мне нужно добиться этого… Еще несколько тысяч - и через пару лет я буду иметь свою бензоколонку.