Военный и промышленный шпионаж. Двенадцать лет службы в разведке - [52]

В связи с этим уместно привести свидетельство начальника сербского разведывательного управления полковника Драгутина Дмитриевича, который в качестве главной причины отказа в работе своей разведки назвал странное происшествие, приключившееся с его главным агентом. Дело заключалось в том, что сербским резидентом в Австро-Венгрии являлся небезызвестный Раде Малобабич, проходивший в Аграме по делу 53 сербов, обвинявшихся в государственной измене, и состоявший также на службе в наших главных разведывательных пунктах мирного времени у майора Тодоровича в сербском городе Лозница и майора Димитрия Павловича в Белграде.

25 июля эта, без всякого сомнения, темная личность была арестована белградской полицией и отправлена в город Ниш, где только в октябре 1914 года ее случайно и обнаружил Дмитриевич. Озабоченность полковника можно понять, ведь арест Малобабича практически парализовал всю сербскую разведывательную службу. Как бы то ни было, в 1917 году и полковник, и его главный агент предстали перед сербским военным трибуналом в Салониках. Их осудили и расстреляли. В то время сербы явно очищались от всех тех людей, которые слишком много знали.

Мало что дала сербской разведке и засылка с румынскими паспортами в Австро-Венгрию красивых женщин, перед которыми ставилась задача добиваться знакомства с офицерами, чтобы потом использовать их в разведывательных целях.

Черногорской разведке мы противодействовали в основном из Каттаро[160]. Руководителем нашей разведслужбы против страны черных гор являлся гауптман Генерального штаба Отто Визингер — будущий прославленный генерал и комендант города Вены.

Нам долго удавалось дезинформировать противника в том, что после зачистки юго-востока Боснии 16-й корпус остался на участке верхней Дрины[161] против его санджакской группы. Черногорцы долгое время ограничивались лишь бомбардировкой города Калиновик, весь гарнизон защитников которого состоял всего лишь из одной роты, явно введенные в заблуждение передававшимися на их оригинальных бланках донесениями. В них сообщалось, что город занят крупными силами. Между прочим, эти бланки изготавливались в нашем разведпункте в Сараево, а потом подсовывались их агентам.

Когда наши войска на реке Колубара достигли максимального успеха, нашей разведке пришлось немало потрудиться, чтобы раздобыть достоверные сведения о степени дезорганизованности сербской армии и ее недостатках в целом. Ведь тогда у нас не было возможности перепроверять всю получаемую противоречивую информацию и сведения, добытые от пленных, — перед нами находились высокие, покрытые снегом горы, сильно затруднявшие заброску агентов и бесконечно замедлявшие доставку от них разведдонесений.

В таких условиях в раскрытии намерений противника могла помочь только радиоразведка. Но сербы пользовались средствами радиосвязи столь же мало, как и наши войска на Балканах. Слишком далеко от района последних боевых действий находился и чересчур спокойный в вопросах разведки наш генеральный консул в Салониках Реми фон Квятковский, а также прикомандированный к нему бывший консул в Нише гауптман Генрих Гофленер. В силу этого обстоятельства они просто не могли своевременно снабжать нас нужной информацией.

А вот сербы от пленных, преимущественно сербской национальности, получали достаточно важные сведения о скверном состоянии австро-венгерских войск, что позволило им собраться с новыми силами для успешного нанесения контрудара.

В результате мы пережили настоящую катастрофу.

Только позже нам стало известно, что и сербам этот контрудар дался нелегко. Он, по сути, переломил становой хребет их армии, надолго лишив ее способности к дальнейшим наступательным операциям.

Тягостное впечатление на нас произвел тот факт, что во время короткого вторжения сербов в Срем[162] у части населения там очень ярко проявились антиавстрийские настроения, выразившиеся, в частности, в торжественных встречах противника, разжигании страстей по отношению к лицам несербской национальности, вооруженных нападениях на наших солдат из-за угла, разрушении железнодорожных и телеграфных линий в тех областях, куда сербские войска не дошли. Все это говорило о том, что мы и на собственной территории находились как в настоящей неприятельской стране. Поэтому тому, что жители возле Савы подавали соответствующие сигналы через реку противнику, удивляться не приходилось. По признанию одного политического чиновника общинного правления города Кленак, взятого в плен после разгрома 1-й сербской Тимокской дивизии, именно они сообщили противнику о переброске с сербского фронта 2-й австрийской армии.

В Боснии же подавлять враждебные Австрии элементы помогала только исключительная строгость. Так, за вооруженные нападения на наших солдат в начале сентября в городе Фоча был расстрелян 71 человек, а 19 октября в населенном пункте Долня-Тузла военно-полевой суд приговорил к смертной казни через повешение 18 человек. В этой связи характерным является также то, что убившие австрийского престолонаследника террористы Принцип, Габрилович и Грабеч не могли быть оставлены для отбывания своего наказания в центральной тюрьме города Зеница. Ведь под следствием за подозрительные происки и без того находился один караульный инспектор тюрьмы, а также тюремный православный сербский духовник.