Военный и промышленный шпионаж. Двенадцать лет службы в разведке - [53]

В Богемии и Моравии из-за несостоявшегося успеха русских войск под Лембергом среди определенных слоев населения наступило некоторое отрезвление. Тем не менее в начале октября там явно рассчитывали на вторжение на их территорию «славянских братьев». Уже 17 сентября целая депутация от местных жителей, разумеется без всякого на то права, отправила русскому царю прошение о поддержке чехословацких устремлений на самостоятельность и высказала пожелание, чтобы сияние царской короны дома Романовых озарило своим светом корону двуединого чехословацкого королевства!

После отката назад русского «парового катка» эти мечты, конечно, улетучились, но во время его продвижения вперед отчетливо проявились довольно опасные симптомы — прибытие на медицинский осмотр призывников с траурными значками, явное нежелание маршевых частей отправляться на фронт, распространение листовок, большей частью русского происхождения и представлявших собой так называемые прокламации Ренненкампфа, воззваний царя и великого князя Николая Николаевича к славянам, беспорядки среди населения, вызванные выдвижением третьего маршевого батальона 28-го пехотного полка из Праги, а также 59-го и 60-го батальонов ландштурма из города Писек.

В противовес все более мрачным докладам военного командования в Праге о царивших среди населения настроениях, пражский штатгальтер[163] не придавал значения этим «единичным» случаям. Он так и заявил депутату рейхсрата Масарику, который пожелал ознакомиться с проявлениями враждебности и волнений среди чешского населения, о чем в основном писали евреи в своих анонимных доносах и свидетельствовало преднамеренное вздувание ими цен.

Такое отношение к положению дел пражского штатгальтера должно было заставить руководство страны задуматься. Однако этого не произошло. Отвечавший перед монархией за эти вопросы князь фон Тун[164] даже не обратил внимания на то, что депутат Масарик вскоре отправил свою жену в Лондон и сопровождал ее в поездке аж до Роттердама, представлявшего в то время настоящее осиное шпионское гнездо, открыто работавшее на Антанту. Такому удивляться не приходилось, ведь еще раньше князь передал сведения о России в руки злейшему врагу монархии доктору Прайсу, о чем и доложил 3 августа 1914 года министру внутренних дел!

За границей же чехи вообще занимали явно враждебную позицию в отношении Австро-Венгрии. Тем не менее вначале наша цензура ограничивалась просмотром лишь тех писем, которые посылались из нейтральных стран подозрительным адресатам или отправлялись туда с этих адресов, но потом мы убедились, что во враждебные страны соответствующие сведения могли доставлять и не внушавшие подозрения отправители чешской национальности. И не только.

Поэтому в начале октября была установлена цензура всей заграничной корреспонденции, и картина полностью прояснилась — оставалось только удивляться изобилию оскорблений в адрес Франца-Иосифа, призывов к государственной измене и сообщений явно абсурдного характера, содержавшихся в письмах, посылавшихся чехами из-за границы, главным образом из Америки. В ответ чехи, жившие в Австрии, в своей корреспонденции, конечно, не могли себе позволить рисовать мрачные картины, характеризующие внутреннее положение страны, однако это не означало отсутствие у них таких мыслей.

В частности, в письме некоего Венцеля Орта, посланном из Швейцарии в адрес уже упоминавшегося ранее Клофача, еще в начале сентября 1914 года сообщалось, что чехи в Швейцарии вынашивают планы возвращения в подходящий момент в Богемию с оружием в руках. Подобная очевидная связь депутата рейхсрата с известным анархистом, занимавшимся контрабандой сахаром, Ортом[165] наконец-то дала возможность получить долгожданный ордер на проведение обыска в жилище Клофача, в котором были обнаружены доказательства его разветвленных связей с Россией, Сербией и Болгарией. Среди прочего сыщики обнаружили и письмо некоего Александра Мазека, написанное в августе 1913 года, из которого стало ясно, что Клофач шпионил против монархии в пользу России. Тем не менее пражский дивизионный трибунал ландвера ограничился лишь возбуждением длительного расследования, которое не сдвинулось с мертвой точки в течение полутора лет.

Настроения, царившие в стране, естественно, отражались на войсках — в критические моменты целые чешские воинские части прекращали сопротивление, а в плен попадало подозрительно большое число абсолютно здоровых чешских солдат. Конечно, противники использовали такие настроения и подчеркнуто хорошим обращением с чешскими военнопленными побуждали к сдаче в плен других солдат.

Более того, русские формировали даже чешские национальные дружины, так называемые «гуситские легионы», что не могло не отразиться на увеличении числа перебежчиков. В этой связи примечательным являлось и то, что неблагоприятные сведения с театра военных действий часто были известны чешским кругам в Праге на четыре дня раньше их официального объявления.

В общем, о действительном настроении части чешского населения нельзя было судить по эпизодическим демонстрациям лояльности по отношению к Австро-Венгрии.