Военный и промышленный шпионаж. Двенадцать лет службы в разведке - [41]

Внезапно из польского города Жешув пришла новость об аресте полковника Батюшина. Однако наша радость оказалась преждевременной — произошла путаница, и арестованным оказался совсем другой человек, имевший с полковником некое внешнее сходство. А вот известие, поступившее из города Катовице от немецкой разведки, подтвердилось — наконец-то удалось поймать долгое время докучавшую нам жену офицера русской разведки ротмистра Иванова.

К сожалению, среди многих необоснованно арестованных, подозревавшихся в шпионаже, оказался и один в будущем видный политический деятель. В царившей тогда сумятице полиции и жандармерии приходилось действовать быстро, поскольку на долгое разбирательство и ведение слежки ни сил, ни времени не было. Эти функции вынужденно взяли на себя судебные органы.

Тогда же в Галиции, в местечке Поронин, был арестован человек, оказавшийся спокойно проживавшим до той поры недалеко от Кракова русским революционером Владимиром Ильичом Ульяновым, имевшим партийную кличку Ленин[127]. В дело немедленно вмешались депутаты-социалисты доктор Виктор Адлер и доктор Герман Диаманд. Они вступились за него перед министерством внутренних дел, заверив, что этот злейший враг царизма просто по определению не мог ничего сделать на благо царской России, а вот ее противникам Ленин мог оказаться чрезвычайно полезным. Ленина из-под стражи освободили, и он уехал в Швейцарию.

По мере увеличения числа стран, объявивших Австро-Венгрии войну, возбуждение населения возрастало. Это создало в тылу такую невыносимую атмосферу, что мы с облегчением вздохнули, когда 16 августа часть армейского Верховного командования, в состав которой входило разведывательное управление, покинула Вену. По железной дороге нас перебросили в Перемышль — первое место нашей дислокации на Галицийском театре боевых действий.

Разведывательная служба в начале военного похода против России. Первые результаты радиоразведки

Место нашего постоя в Перемышле, где нас разместили после обеда 17 августа, вполне отвечало полевым условиям. Это была барачная казарма в предместье Засанье[128]. Одно большое спальное помещение для солдат с грубо сколоченными столами и несколькими керосиновыми лампами служило канцелярией разведывательного управления, а другое — общей спальней. Наспех окрашенные белой краской стены придавали комнатам впечатление чистоты. Однако это не помогло избавить нас от насекомых, особенно докучавших всем в ночное время. Но у этих помещений было и свое преимущество — они представляли собой достаточно компактный комплекс, вокруг которого легко выставлялось оцепление. Это позволяло сотрудникам проходить в них без лишних формальностей по предъявлению часовым удостоверений личности.

Мы с нетерпением ожидали результатов разведки, начатой 14 августа летчиками и продолженной перешедшими на следующий день границу кавалерийскими дивизиями. Ведь данные о численности и развертывании русских войск, предоставленные нами командованию, в мирное время носили по большей части расчетный характер. Времена, когда мы получали сведения об организации русской армии по штатам военного времени и планы ее развертывания, так сказать, с царского письменного стола, к сожалению, давно прошли — давали себя знать годы пренебрежения разведкой. Даже с наступлением кризисного времени, когда началось ее дополнительное развертывание, разведорганы постоянно испытывали нехватку средств.

Тем не менее нам все же удалось собрать достаточно ценные сведения. Еще в начале 1913 года мы раздобыли очень важную секретную информацию о развертывании в случае начала войны тридцати одной резервной дивизии, к которым дополнительно должны были быть присоединены еще три дивизии из состава сибирского корпуса.

Мы предполагали, что Россия в состоянии направить против Галиции шестьдесят пехотных дивизий, из которых тридцать пять могли закончить развертывание уже 19 августа. В то же время, учитывая приобретенный русскими опыт в ходе проводившихся в течение ряда лет пробных мобилизаций и принимая во внимание возможность отмены демобилизации выслуживших свой срок солдат, а также наличие постоянно расширявшейся железнодорожной сети, можно было ожидать сокращение этих сроков на два и даже три дня. Прибытие же в полном составе на фронт остальных двадцати пяти дивизий следовало ожидать уже к концу августа.

После войны часто утверждалось, что русские перебросили в европейскую часть России войска из Сибири еще весной 1914 года, а мы об этом ничего не знали. Не исключено, что подобное основано на донесении полковника Помянковского из Константинополя от 4 апреля, сообщавшего, что турецкий Генеральный штаб получил сведения о перемещении войск с Кавказа на запад. Однако, принимая во внимание тот факт, что тогда турецкую разведку возглавлял немецкий подполковник фон Товне, трудно поверить, что он не перепроверил столь важное донесение, а в случае его подтверждения не сообщил об этом германской разведке. Но если бы немцы такое донесение получили, то они немедленно поставили бы об этом нас в известность.

Еще меньше верится в то, что в европейскую часть России были переброшены войска из Сибири. В частности, полковник Добровольский, бывший в начале войны начальником русского мобилизационного отдела, в своей статье «Мобилизация русской армии в 1914 году» прямо говорит, что 1-й и 2-й сибирские корпуса получили пополнение из европейских Пермской и Вятской губерний. Призыв же в армию в этих губерниях был специально отложен на две недели для того, чтобы призывникам не пришлось дожидаться своих частей и они могли влиться в них сразу при проезде корпусов через эти местности.