Военный и промышленный шпионаж. Двенадцать лет службы в разведке - [144]
Вполне понятно, разведывательная работа требует строжайшей секретности. Но это не имеет ничего общего со стремлением делать из всего тайну и говорить только шепотом.
Получаешь документ или донесение, даешь деньги и обговариваешь следующее задание — вот и все, что происходило при встрече с моими лучшими агентами. К сожалению, по соображениям необходимой осторожности, я не имел права даже намекнуть, где и при каких обстоятельствах происходили эти встречи. Само собой разумеется, что все они были незаметными и создавали впечатление полной случайности, исключающей всякую подозрительность.
Для правильной оценки достижений разведывательной службы во время мировой войны требуется сравнение полученных ею результатов с действительностью, что теперь сделать довольно легко, поскольку реальные события подробно описываются в многочисленных исторических трудах. Чтобы не утомлять читателя, я ограничился лишь теми моментами, которые представляли особый интерес для вышестоящего командования, остановившись, в частности, на развертывании войск противника перед началом той или иной операции, поскольку выявление этого всегда является наиболее трудной задачей для разведывательной службы. И сегодня, не рискуя оказаться нескромным, можно утверждать, что наши расчеты, основанные на сопоставлении и комбинировании различных данных, были очень близки к действительности. Во всяком случае, наша разведывательная служба не уступала неприятельской, а зачастую намного ее превосходила.
В более поздних фазах войны, за исключением боевых действий против Сербии, выдающуюся роль сыграла радиоразведка. Однако я напрасно в течение многих лет искал в послевоенных трудах какие-либо сведения о том, что наши непосредственные противники также пользовались этим средством получения информации. А вот другое наше изобретение — подслушивание телефонных разговоров — неприятель перенял довольно быстро. Причиной этого явилось то обстоятельство, что применение такой системы непосредственно на фронте нельзя было сохранить в строжайшем секрете, как радиоразведку, которая до конца войны оставалась величайшей тайной австро-венгерской армии. Такое, между прочим, являлось знаковым показателем — все офицеры и солдаты, работавшие в этой области, независимо от своей национальности оставались верны своему долгу и строго охраняли доверенный им секрет.
Третье новейшее средство разведки — авиация — стало развиваться только во время войны, и было бы чрезвычайно желательно, чтобы один из наших отважных летчиков когда-нибудь обстоятельно изложил результаты воздушной разведки.
Просмотр различной переписки применялся с незадавних времен и является одним из древнейших способов получения информации. Однако систематическая обработка писем военнопленных с применением последних достижений в области техники и химии, как это делали мы и немцы (о деятельности других государств в данной сфере я сведениями не располагаю), вряд ли имела место когда-либо ранее. И надо отметить, что лучшими предпосылками для того, чтобы этот источник добывания сведений стал одним из важнейших, явились длительные сроки ведения войны и огромное количество военнопленных.
В связи с этим стоит признать, что значительная часть сведений о противнике была нами получена именно от военнопленных. Причем временами, на отдельных участках фронта этот источник информации оказывался единственным. Но и русские, сербы, а также итальянцы тоже находили словоохотливых помощников среди ирредентистски настроенных австро-венгерских пленных соответствующих национальностей. Наше же положение в этом вопросе было менее благоприятным.
Очень ценные сведения мы получали от неприятельских генералов. Причем при этом нам не приходилось применять какие-либо меры принуждения. Кроме того, подробные донесения составлялись на основе показаний взятых в плен итальянских, французских и английских летчиков. Так, например, со слов одного из летчиков итальянской эскадры, возглавляемой д’Аннунцио[370] и бомбардировавшей в 1918 году Вену, мы составили доклад на семи машинописных страницах с несколькими схемами. Мне самому довелось допрашивать пленных итальянцев, которые наперебой старались давать нам нужные сведения и даже с яростью поправляли друг друга. При этом я, естественно, не оказывал на них никакого давления. Интересно, откуда у них такая разговорчивость?
Разумеется, у подавляющей части неприятельских офицеров было не так-то легко получить какие-либо сведения. Но нередко вовремя предложенная сигарета или стакан вина делали настоящие чудеса. Кроме того, пленных было так много, что не имело никакого смысла долго возиться с теми, кто не желал говорить. К тому же установленные в бараках подслушивающие устройства позволяли записывать откровенные беседы пленных, считавших, что их никто не слышит.
Поэтому наше Верховное командование неоднократно предупреждало всех военнослужащих о недопустимости разглашения сведений о своих войсках в случае попадания в плен и грозило за это репрессиями после возвращения на родину. Тем не менее трофейные документы свидетельствовали, что многие наши пленные солдаты, независимо от своей национальной принадлежности, давали такие показания, которые можно квалифицировать только как явную измену родине. Правда, среди таких предателей венгров и немцев было меньше всего.
Мемуары полковника австрийского генерального штаба Максимилиана Ронге представляют собой поистине уникальный источник по истории спецслужб. В годы Первой мировой войны их автор руководил австрийской контрразведкой, а с 1917 г. был начальником разведывательного бюро австро-венгерского Генерального штаба. На большом фактическом материале в книге изложены вопросы организации и техники работы разведывательных служб. Приведено много сведений, знакомящих читателей с целями и задачами шпионажа, с практикой и техникой шпионской диверсионной работы разведывательных органов.
«Константин Михайлов в поддевке, с бесчисленным множеством складок кругом талии, мял в руках свой картуз, стоя у порога комнаты. – Так пойдемте, что ли?.. – предложил он. – С четверть часа уж, наверное, прошло, пока я назад ворочался… Лев Николаевич не долго обедает. Я накинул пальто, и мы вышли из хаты. Волнение невольно охватило меня, когда пошли мы, спускаясь с пригорка к пруду, чтобы, миновав его, снова подняться к усадьбе знаменитого писателя…».
Впервые в истории литературы женщина-поэт и прозаик посвятила книгу мужчине-поэту. Светлана Ермолаева писала ее с 1980 года, со дня кончины Владимира Высоцкого и по сей день, 37 лет ежегодной памяти не только по датам рождения и кончины, но в любой день или ночь. Больше половины жизни она посвятила любимому человеку, ее стихи — реквием скорбной памяти, высокой до небес. Ведь Он — Высоцкий, от слова Высоко, и сей час живет в ее сердце. Сны, где Владимир живой и любящий — нескончаемая поэма мистической любви.
Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.