Военный и промышленный шпионаж. Двенадцать лет службы в разведке - [146]

К сожалению, его надежда на обмен не оправдалась. Более того, против него начали новый судебный процесс и вновь бросили в темницу, заковав в цепи, словно матерого преступника. Паламара приговорили к смертной казни, но затем помиловали, заменив расстрел двадцатью годами каторжных работ.

Революция не принесла ему свободы. Его новый тюремщик оказался настоящим извергом, которого во всем поддерживали охранники — бывшие австро-венгерские сербы. Только в январе 1918 года нашего мученика в Киеве освободили украинцы. Однако к тому времени к городу стали приближаться большевики, и над Паламаром вновь нависла угроза ареста. Ему его удалось избежать, совершив побег. После долгих скитаний, полных лишений, он наконец добрался до Вены, и первым шагом императорского офицера была просьба об аудиенции у монарха, чтобы лично доложить государю о своей деятельности.

Государственный переворот принес многим офицерам разведки тяжелые испытания. Руководители крупных разведпунктов, разумеется, стремились прибыть в ликвидируемое разведывательное управление армейского Верховного командования, но большинству из них это удалось с риском для жизни и после различных притеснений со стороны новых властителей едва начавшихся формироваться государственных образований. У некоторых же такое вообще не получилось.

При отходе из Албании сильно пострадал разведотдел майора Лангауера, а офицеры разведки из Ипека и Колашина пали под пулями сербских партизан. Руководитель разведывательного пункта в Аграме был арестован, и ему угрожали расстрелом. Однако после изъятия у него секретного архива он оказался в числе интернированных лиц, выйдя на свободу только в 1919 году.

Хуже всего пришлось офицерам разведки в новой Польше. От смерти и зверской расправы их спасло только быстрое бегство. Руководитель разведпункта в Петркуве-Тры-бунальском подполковник Леффлер был жестоко избит, а с майором Моравским, поляком по национальности, из Кракова, и вовсе обошлись очень гнусно. Многочисленные попытки на протяжении длительного времени узнать о его судьбе так и закончились ничем.

Руководитель разведывательного отдела Люблинского военного округа майор Генерального штаба Винценц Хаузвис с трудом смог сбежать в Германию, но от явки с рапортом в Вену отказался, так как ему было предложено возглавить новообразованный разведывательный орган в Чехословакии. Там, судя по всему, охотно брали на вооружение опыт нашей разведки. Однако чешские властители так и не успели ознакомиться с нашими наработками, которые им были так нужны, — у них произошла целая череда государственных измен.

Впрочем, наши специалисты ценились повсюду. Так, офицеров разведки старого режима по прямому назначению стали использовать новые власти в Австрии и в Венгрии, а майор Болдескул возглавил разведывательное управление в Варшаве. О том же, как относились к генерал-майору Фишеру румынские власти, он сам подробно рассказал в своих воспоминаниях.

Резкому сокращению числа шпионских процессов начиная с 1916 года наряду с другими обстоятельствами способствовала и деятельность нашей контрразведки, которая широко развернула свою работу после начала войны. Это лишний раз доказало, что рутина, захлестнувшая органы полиции и жандармерии, являлась главной причиной роста шпионажа, расцветавшего ранее буйным цветом.

Стоит заметить, что вопросами контрразведки в конце войны интересовались и ясновидящие, такие как фрау Паупе, а также графологи, среди которых был и Рафаэль Шерман[371]. Самое интересное заключалось в том, что нашему разведывательному управлению ни о каких якобы выдающихся способностях последнего ничего известно не было. Когда же во время очередного визита Шермана я решил проверить его дар на предмет сотрудничества с нами, то он быстро откланялся и больше, естественно, не появлялся.

Фактором, неразрывно связанным с работой разведки, является измена. Предательство неистребимо, так же как войны, являющиеся вечным спутником человечества. Причем когда ненависть, оскорбленное самолюбие или жажда наживы и власти получают перевес над чувством долга, изменники не боятся даже презрения как со стороны врагов, так и друзей. И наиболее действенным противовесом этому явлению, как ни странно, выступает национальный и религиозный фанатизм, особенно тогда, когда они охватывают широкие массы населения, легко подпадающие под их влияние.

Будучи хорошо осведомлен о фактах измены против нас и в нашу пользу, я могу утверждать, что в Австро-Венгрии случаи предательства происходили не чаще, чем в других странах. Но у нас говорилось о них больше, чем следовало, и слишком неумело, что давало враждебной пропаганде богатый материал для склонения к измене косящихся в сторону заграницы предводителей различных организаций и их сторонников. Поэтому с началом войны в Галиции и на юге империи за шпионаж в пользу противника и создание для него благоприятных условий было осуждено действительно много людей, что явилось следствием непонятной слепоты наших властей в мирное время, а лучше сказать — их терпимости в отношении зарубежной пропаганды.

Факты предательства со стороны русинов и сербов действовали нашим солдатам на нервы, но высшее руководство рассматривало это явление как незначительное и не заслуживающее внимания. Такое отношение к данному вопросу отчасти основывалось на жалобах Генеральных штабов враждебных нам государств о том, что их агенты из числа местных жителей наших областей не приносили желаемых результатов. А если учесть, что противник получал информацию путем подслушивания телефонных разговоров, допроса пленных и через своих агентов, то роль изменников может представиться еще более незначительной.