Военные приключения. Выпуск 6 - [62]

— В горло не лезет.

Помолчали. Один перекладывал в вещмешке бутылки, завернутые в мокрые запасные портянки, другой через силу выскребал банку — ему теперь тоже в горло не лезло, хоть брюхо и требовало — давай. Оба напряженно слушали, не начнется ли стрельба в той стороне, откуда они бежали, а значит, и погоня. Но было тихо: автоматную очередь немцы, похоже, приняли за свою — расстреливать же вел, — а невернувшегося солдата еще не хватились. Или же лес глушил звуки. Ветер однотонно шумел в ветвях, холодный, временами сеющий то дождем, то снежной крупой. За лесом, полого спускавшимся по склону, расстилалось хмарное пространство, дальше темнели горы, низкие тучи цеплялись за вершины, и казалось, что там, в лесных гривах, занимаются пожары.

— Пора. А то дождемся, — сказал Иван и встал, помог политруку подняться. — Пора тебе, иди.

— А ты?

— Я погожу.

Решив, что разведчик собирается, спасая его, отвлечь преследователей, Преловский запротестовал:

— Вместе. Только вместе. Опасно задерживаться.

— Ничо, мы таковские, — усмехнулся Иван.

— Что?!

— Иди, иди, не задерживайся. У меня свое дело.

Долго стоял он, прислонившись плечом к кривому изломанному ветрами стволу горного дубка, смотрел, как мелькает, удаляется темное пятно. Уходил политрук быстро, сноровисто, припадая к камням и деревьям, не выпячиваясь в прогалины. Это Ивана успокоило, и он, как только потерял политрука из виду, закинул вещмешок за спину, подергал автомат — надежно ли? — и зашагал в другую сторону. Он торопился: до темноты надо было успеть выйти в намеченное место и затаиться там.

Место это было возле дороги, где она, круто поворачивая, взбиралась на склон. Уже в сумерках Иван нашел куст погуще и залег. Тепло, накопленное при ходьбе, быстро выходило, и он все шевелил пальцами, чтобы не прозевать момент, когда они начнут неметь. Тогда, хочешь не хочешь, придется вставать и что-то делать, чтобы разогреться, потому что с онемевшими руками все равно, как без рук. Но потом он почему-то сам собою согрелся, даже и жарко стало. В груди с каждым вздохом булькало. Он понимал, что простужен донельзя, но не очень тревожился: до утра сил хватит, а там… все пройдет. Одно пугало: вдруг этой ночью машин не будет? До следующей ночи уж не дождаться.

Машины загудели лишь под утро, когда на фоне светлеющего неба уже можно было разглядеть, что там, в кузовах. Машины надсадно выли на подъеме, явно тяжело груженные, но в кузовах просматривались фигуры солдат — по двое в каждом кузове. Иван рассудил так: солдаты для разгрузки — значит, будут еще машины.

Другая колонна загудела вскоре, тоже тяжело груженная, но без солдат: сопровождавшие сидели в кабинах. Дождавшись, когда последняя машина поравнялась с ним, Иван выскользнул из-за куста, метнулся к машине, уцепился за задний борт и, подтянувшись, перевалился в кузов. Ударился боком об острый угол, ощупал толстые планки снарядных ящиков и, удовлетворенный, повалился на них.

Он лежал под брезентом, держа в одной руке гранату, в другой — бутылку с горючей смесью. Думал: если машина остановится у ворот и часовой полезет в кузов, сразу ударит бутылкой об угол и сунет гранату поглубже между ящиками. И будь, что будет.

Но часовой в кузов не заглянул. Машина только приостановилась в воротах и стала заворачивать куда-то влево. Иван осторожно выглянул, увидел, что машина задом подъезжает к высокому штабелю ящиков. Возле них стояли четверо солдат, дожидались разгрузки.

Все. Теперь оставалось только ждать, когда солдаты откинут борт. Но борт не открывался, солдаты гундосили рядом, возле самого уха, то ли разговаривали, то ли ругались. А в нем все туже натягивалось что-то, будто сам он был взведенным взрывателем, и приходилось изо всех сил сдерживать себя. В голове стучало так, будто кто-то часто, с оттяжкой, бил по ней молотком.

Как ни ждал, а вздрогнул, когда загрохотал борт. Прежде чем он отвалился, Иван перебросил через борт гранату. Снаружи заорали. Но тут под кузовом грохнуло, Иван вскочил в рост, одну за другой швырнул бутылки в глубину штабеля снарядных ящиков, перехватив автомат, ударил по бегущим к нему фигурам. Спрыгнув на землю, еще дал очередь по машине, по бензобаку…

Отдаленный, ни на что не похожий гром прокатился над истерзанной землей, метнулся эхом от гор. Неподалеку загундосили немецкие голоса, взметнулись сразу несколько ракет, и Преловский вжался в грязь. «Ни с чем не спутаешь», — вспомнились слова. Теперь он понял, куда пошел Иван, и похолодел, ужаснулся за него. И заплакал беззвучно, сам не понимая, что плачет, думая, что это вода от луж, от дождя. Будто въяве вырисовалось перед ним лицо Ивана — широкий раскид бровей, широкий нос, широкие усы. И глаза вспомнил, суженные а какие-то слишком спокойные для того, что творилось вокруг. А что творилось вокруг? Были волны, крики, отдаленные выстрелы. Да это ж там было, в море, когда тонул. Те же усы, те же глаза, Как он мог забыть? И тот, погибший из-за него, разведчик Степан говорил: Вани Козлова поговорка — «мы таковские». Как мог забыть?!

Хотелось вскочить и бежать напрямую, ни на что на обращая внимания. Удерживала мысль о планшетке. Тонкая кожаная папочка с картой внутри была его спасательным кругом, не давала расслабиться. Шинель, когда падал, задралась к самому лицу, и теперь он в горечи грыз через сукно какой-то камень, неестественно круглый и гладкий, похожий на морскую гальку.