И он достал флейту. Тонкие звуки «Осенней луны в огороде» побежали в воздухе. Едва он проиграл первую часть, как какой-то отдалённый, точно подземный гул послышался из кладовки.
Латыш вдруг закрыл лицо руками.
Удары раздавались всё чаще и ближе.
Стало ясным, что несчастные доски, спешно набитые на дверь, не выдержат.
Коршунов играл в какой-то мрачной радости всё вдохновенней. Удары сыпались без перерыва. Вдруг лопнула и отскочила верхняя доска. Завизжав на гвоздях, она упала, и за ней посыпались другие.
Пуппе сидел на бревне, не поднимая головы.
Флейта заливалась как на концерте. Доски летели вниз. Неожиданно громадная задняя конская нога показалась в отверстии. Конь ударил задними ногами ещё раз и задом вышел на двор.
Это был Бетховен, разъярённый и прекрасный. Он огляделся и пошёл к Коршунову. Коршунов танцевал вокруг него с флейтой в руках. Но, вглядевшись в коня, он закричал:
— Кто ему отрезал кусок хвоста?
Правда, хвост Бетховена укоротили наполовину.
— Это ты! Ты? — закричал гусар, тряся латыша.
— Я ни при чём, ни при чём, — закричал латыш, — я ничего не знаю! Это драгун. Он приходил он уходил. Вот пусть моя дочь скажет что-нибудь. Я погиб. Я вижу, что я погибший мужик. Господин гусар, моя старая голова не выдержит такого…
Дочка Пуппе, пышноволосая барышня из фотографии, с распущенными волосами выбежала из дому, крича:
— Вы мне обещали, о Бабка-Маленький, вы мне обещали, Бабка-Маленький…
Коршунов вне себя вдруг схватил её за распущенные косы.
— Так вот я укорочу хвост твоей дочке своей шашкой… Но Бабка-Малый сжал его руку и отвёл в сторону. Коршунов пришёл в себя.
— Я немного задумался, — сказал он, — простите, барышня, я немного задумался. Но тебя, старая крыса, мы повесим на этой яблоне, вот уж не знаю как: вниз или вверх хвостом…
— Никак, — сказал Бабка-Малый, — эта барышня, которая моя невеста, спасла Бетховена, чтобы ты не трогал её папашку… Понимаешь… А то ты бы и хвоста от него не увидел…
— Ага, — вдруг сказал Коршунов, — дай подумать.
Бетховен стоял и осматривался как герой.
— Как ты думаешь, что сделают с Франтовым, если его поймают?..
Керенский расстреляет его, — сказал Бабка-Малый, — приказ такой он написал, чтоб нас всех расстреливать, если мы что сделаем…
— Ага, — сказал Коршунов. — Ну-ка ты, — он встряхнул Пуппе, — скажи по совести: когда придёт сюда Франтов? Ты ведь скрываешь его? Чего там думать…
— Я всё скажу, — отвечал убитый страхом Пуппе. Я погиб уже от моей старой головы. Я всё скажу. Пусть он платится сам. Он придёт сюда сегодня вечером. Он меня запугал. Сказал, всё сожжёт — и меня, и дочь, и домишко, и всё вокруг. И я испугался — да, да. Теперь, когда он придёт, вы его подкараулите, и готово…
— Эх ты, факельщик! — сказал Коршунов. — Что ты мне глаза засыпаешь песком? Ты увёл коня — ты в них толк знаешь — ну, чёрт с тобой. Я своё нашёл, а чужого мне не надо… Пусть его хоть живого в навоз закопают. Я — другое…
Он достал портсигар, жёлтый, потрёпанный, с драгунским погоном, и протянул его Пуппе.
— Запомни, понимаешь, когда Франтов придёт сюда вечером, понимаешь, отдай ему эту вещь. Так и быть — он её заработал, так отдай ему, а потом попутный ветер в спину. Л теперь давай нам пожрать чего-нибудь. Видишь, люди и кони заморились.
