Военная Россия - [12]

Выражение кажется циничным, но цинично лишь при употреблении в обычной жизни. К сожалению, пока частью «обычной» жизни является существование такой необычной формы жизни как армия — и вот для армии "добровольно-принудительно" есть не цинизм и не парадокс, но аксиома. Агрессия даже гибель врага пытается представить как свободный выбор врага. Преступник якобы сам выбрал путь, ведущий к смертной казни. Евреи сами предпочли Освенцим. Противник повержен, а лежачего не бьют, ему наступают на горло и просят спеть что-нибудь от чистого сердца и по доброй воле.

При этом Вяземский удивляется, что иностранцы убеждены в существовании у русских "завоевательной страсти". Характернейшая русская черта — завоевать десятки стран без малейшей "завоевательной страсти". Словно дрова рубят. Этому более всего соответствует тип Платона Каратаева, который и погибает, и расстреливает, и завоёвывает, и сдаёт с одинаковым добродушием и пассивностью. В пропаганде это "завоевательное бесстрастие" выразил с вампирической силой Иван Ильин, призывая убивать врагов без ненависти к ним. Такое завоевательное бесстрастие обеспечивается абсолютной централизацией. Никто не рвётся в бой, каждый лишь исполняет приказ сверху. Тот, кто наверху, тоже не рвётся в бой, а лишь оберегает находящихся в самом низу. В результате воинственные французы, милитаристы-немцы, агрессивные британцы остались в пределах своих малых родин, а русские, абсолютно тихие и мирные, даже трусоватые, сидят в огромной империи и горюют, что раньше была огромноватее.

* * *

Ключевский с горечью писал, что в России историей начинают интересоваться только, когда начинаются «расстройства», "затруднения" и появляется потребность понять причины оных. Такое замечание — большая часть для истории, она приравнивается к Богу, вспоминаемому лишь при ударе грома. Русское равнодушие к истории вызвано не каким-то особо гладким течением русской истории, а немецкий, скажем, к истории интерес вызван не тем, что в Германии больше «затруднений». Во всех странах происходит примерно одно, только "что русскому здорово, то немцу смерть". Конечно, не «русскому», а России. Русский не замечает гибели русских, он и свою гибель не замечает, когда она приближается. Тут господствует фатализм, не специфически русский, конечно, а специфически коллективистский. Народ всё, личность ничто. К тому же вся народная жизнь нацелена на сражение, а солдату забота о своей жизни вредна. Солдату и история неинтересна, она — удел штабных писак. Ключевский типичный русский историк уже в том, что в десяти лекциях о XVIII столетии он умудрился не упомянуть колоссальные завоевания этого века. Как будто их совершали некие наёмники, а не те самые дворяне и крестьяне, которых он описывает совершенно в отрыве от войн, беспрерывно ими совершавшихся. В этом смысле Ключевский уступает Соловьёву, как Достоевский уступает Толстому: Соловьёв и Толстой относились к редкому типу русских интеллигентов, не молчавших о российских завоеваниях, а писавших и беспокоившихся о них.

Хотя и у Ключевского случаются знаменательные проговорки: «Ничего особенного не случилось с Россией в царствование имп. Александра II: случилось то, что бывало со всяким историческим народом, что бывает со всяким человеком, не успевшим умереть в детстве — обнаружилась работа времени, наступил переход из возраста в возраст, из подопечных лет в совершеннолетие, подошел призывный год». Не время поступления в университет, не время обзаведения своим делом, а время поступления в армию. И ведь точно: «великие реформы» предваряли великое военное наступление России в Азии.

* * *

Многие жители России не любят демократию. Они считают, что "демократы развалили", "демократы ограбили". При этом они явно не расположены обсуждать вопрос о том, каковы критерии демократичности, что такое демократия и точно ли демократия отвечает за то, что им не нравится. Ведь речь не идёт о том, что они против демократии, но за автократию или аристократию. Они и против автократии, и против аристократии. Они против любой политической идеологии и системы. Они — за армию. Военное противостоит политическому. В этом смысле, точнее было бы говорить (иногда так и говорят, но редко), что "политика развалила", "политики виноваты". Спасение — в военных. Правда, так сказать мало кто в России решится, ведь её главная военная тайна — что военное есть её главное.

* * *

В государстве-армии духовенство всё — военное. Только одно на действительной службе, остальные — в запасе. Социальная структура России прекрасно отражена была на русском кладбище в Варшаве XIX века: «Ближайший к церкви участок предназначен для погребения тел скончавшихся генералов, их семей, а также штаб- и обер-офцеров, награждённых георгиевским крестом. Здесь хоронят и православное духовенство. На втором участке хоронят штаб- и обер-офицеров, а также купцов. На третьем — отставных солдат, мещан и менее зажиточных людей. На четвёртом помещаются общие могилы бедняков, умерших в больнице» (Путеводитель по Варшаве Ф.Фризе, цит. М.Гетка-Кениг, «Новая Польша», № 10, 2007. С. 34).