Военное государство отличается от обычного не военными, а штатскими. Военное государство не признаёт автономности личности, право (пусть даже в виде идеи полицейского государства), согласно лишь на приказ как абсолютный произвол.
Россию часто характеризовали как страну рабов и господ. К сожалению, реально это страна генералов и солдат. Никакого рабства в России не было и нет. Рабом сочли военного. Ошибка понятная: солдаты, как и рабы, бесправны и живут не по своей воле и не по праву, а по приказу. Однако, есть существенная разница: рабы не воюют. Ещё ни одна империя не создавалась армией, состоящей из рабов. Российская империя — не исключение. Не рабами царя были её жители, не холопами, не верноподданными, а военнобязанными. Здесь — качественное отличие России от Руси, которая была разной в разные века, но никогда не была военизированной державой. Здесь — качественное родство России со Спартой, с имерией ацтеков, с Оттоманской Портой и прочими людскими полчищами, в которых главное было не национальность и вера, а желание завоевать и готовность выполнить приказ.
За рубежом первым поделил государства на военные и промышленные Герберт Спенсер (1820–1903) в своих «Основаниях социологии» (1896):
«Современные Дагомея и Россия, а также древние Перу, Египет и Спарта — в социальной системе этих стран жизнь, свобода и имущество гражданина принадлежат государству, целью которого является война».
Можно было бы упомянуть ещё и Пруссию — во всяком случае, немецкие историки Герхард Риттер и Вилфред фон Бредов считали, что прусский милитаризм кладет в основу политики интересы армии, а не государства в целом, военные отношения и военные ценности проникают в гражданское общество.
Спенсер все страны разделил на производящие и воюющие (промышленные и воинственные). Он прилагал к обществу метафору дарвинизма: борьба за существование может вестись через попытку уничтожить другого, а может — через попытку сотрудничества с другим. Спенсер не был социалистом, он был ярым противником социализма, но он был последователем Огюста Конта и считал, что налицо прогресс — появляются промышленные страны. Впрочем, одно то, что Спенсер выделял Спарту и Россию как страны милитаристские, показывает, что он не считал все страны вообще воинственными.
Милитаристское сознание первым делом пытается замаскироваться. Скрыть свой милитаризм можно двумя способами: объявив себя мирной страной или объявив все страны милитаристскими. Российская власть любит утверждать, что она — ещё не более всех военная, не более всех нарушает права человека. Такая маскировка возможна, потому что с точки зрения миротворческой все страны и древнего, и современного мира являются обществами насилия, более того — милитаризованными. США, классическая не милитаристская страна, воюют постоянно. Неправда же милитаристской маскировки в том, что есть качественная разница между милитаризмом как целью существования всего государства и сохранением войны в качестве политического средства. Это прежде всего выражается в качестве жизни граждан того или иного государства, а качество жизни при этом начинается со смысла жизни.
Можно сравнить страну-армию с человеком, проанализировав её, к примеру, с точки зрения "большой пятёрки" — психологической классификации, которая делит человека на пять основных уровней.
Во-первых, в стране-армии высший уровень человека тот, где он определяет смысл своего существования, "царственная ипостась". В стране армии этот уровень присвоен коллективным руководством. Цель существования человека определяет не человек, а система, ориентированная на войну. (Главнокомандующие, военные пропагандисты, штабы и т. п. являются лишь проявлениями этой безличной системы). В таком государстве существует представление о том, что жизнь каждого определяется некоей "общей идеей", "национальной идеей", и в эту идею непременно включается военная агрессия.
В стране-армии цель существования человека — не его существование, а существование страны. В нормальном обществе индивид не подчинён государству и права индивида защищены от посягательств государства
В стране-армии искусственно насаждается единство мировоззрения. Поощряется лояльность к начальству (такая, чтобы преобладала над лояльностью к семье и правде), конформизм, готовность к самопожертвованию.
Во-вторых, в милитаристском обществе прогностическая, разумная способность целиком подчинена страху. Милитаризм боится, милитаристский ум всю поступающую к нему информацию деформирует, оценивая с одной точки зрения — как угрозу. В быту человек с такой психологией называется параноиком, конспирофобом. Что бы ни происходило, во всём он видит заговор против себя, угрозу своему существованию. Нормальные пророки пророчествовали о разном, но прежде всего о спасении и наказании за маловерие в высшую силу. Милитаризм всегда пророчествует об одном: о неизбежности гибели, о спасении через нападение, о том, что надо полагаться лишь на себя. Это крайнее, патологическое выражение "болезни эксперта" (когда психиатр во всех видит сумасшедших, прокурор убеждён, что все — преступники). Именно этот аспект милитаризма побудил Дж. Маркса обыграть два значения слова «интеллект» ("интеллидженс") в английском языке — «разумность» и «разведка», заметив, что "армейский интеллект" есть противоречие по определению.
