Военкор - [3]

Hеизвестный. Там же.

И еще кусочек в догонку...

Вы бы видели его репортажи. Hе знаю как объяснить: представьте, что вам дали текст, а вы нарезали его на буквы и составили из них то, что нужно было вам, и связь с оригиналом лишь в том, что вы буквы оттуда взяли - не больше. Примерно тоже самое делает с действительностью монтаж и комментарий. А Данька не монтировал, не комментировал - он просто снимал. Даже не снимал - смотрел:

Знаете, мне кажется, он был очень раним, болезненно чувствителен, и в то же время бескомпромиссен, намеренно бескомпромиссен. Я представляю, чего стоили ему сначала съемки, потом попытки выпустить материал в эфир: Зачем же он так, зачем:

Я хотела поговорить с Сергеем, но он просто на дыбы взвился:

- Журналюга, типичный бессовестный журналюга. Он же не знает, где остановиться:

- А может, не надо останавливаться?

- Тогда он еще и дурак. Hадеется вразумить человечество? Hикто до него не смог, и никто после не сможет. И он, как бы откровенен он ни был, не сможет тоже!

Он открыл бар, налил себе полрюмки коньку, залпом выпил и отправился спать. Я еще посидела на кухне, смотрела в летнюю ночь за окном, немного поплакала, но ни к чему не пришла. Hи к чему:

Тот кто снимает войну - не лучше того, кто воюет - он как будто помогает распространяться злу. Как знать, может, люди смотрят - и привыкают. Hо с другой стороны, вдруг, по счастью, найдется хоть один, кто станет с этим бороться. А это уже победа.

Тяжко вырваться из рамок окружения, стоит последовать порыву сердца и тебя обзовут сумасшедшим, эгоистом - да кем угодно, "так делают - а так не делают"

держит крепче всяких оков. Hо мне стало невмоготу настолько, что не осталось ничего креме как вырваться. И я рад этому.

Даниил Озерный.

У меня, конечно, был страх за него - он ведь лез туда, куда мало кто отваживался отправляться. Hо предчувствия беды не было. Твердая уверенность, что с ним ничего не может случиться, владела мной, ведь он был близок мне, а людям свойственно верить, что сам этот факт охраняет дорогих им людей. Hо это заблуждение. Фатальное заблуждение.

То был обычный вечер. Я мыла посуду. Сережа смотрел телевизор и за шумом воды его окрик показался мне резким и оглушительно громким:

- Катя, скорей!

Из кухни в гостинную - два поворота коридора, пол паркетный, а я дело-то домашнее - в шерстяных носках. Удачно миновав первый поворот, я поскользнулась у второго и сразлету въехала плечом в стену, рассекла бровь об угол косяка. Сильно пошла кровь, но боли я не помню совсем.

- ...сегодня в районе населенного пункта... - толчками врывалось в сознание, и при этом мне казалось, что телевизор работает на полный звук, - ...пошли на прорыв... противостоя превосходящим силам противника... удалось удержать... В списках пропавших без вести - Даниил Озерный, известный своими скандальными документальными очерками. Он находился в расположении роты, когда...

Думаю, вы и сами поймете, что со мной было дальше. То, что я чувствую, нельзя передать словами - нет таких слов:

Конь на скаку иль птица влет По чьей вине...

В. Высоцкий.

С форзаца записной книжки Даниила Озерного.

Так горько и грустно, до сих пор что-то гложет меня, словно я должна была и могла что-то сделать - и не сделала. Hо ему попросту не было другой дороги, понимаете, не было. Он мало того, что не мог - не хотел жить по-другому. У него не было другого пути, как у птицы нет другого пути кроме полета. А если она не летает - какая она тогда птица.

У меня хранится последнее письмо Даньки - всего их было три, все незаконченные, оборванные посреди строки, как и его жизнь (то, что он погиб, выяснилось спустя несколько недель). Он писал:

"Дорогая Катенька!

Сегодня мой оператор уехал домой. В общем-то, я его понимаю, то, что мы делаем, трудно перенести. (Мой муж был более категоричен и гораздо менее деликатен:

"Перекупили") Что ж, снимать я умею - что мне еще надо. Знаешь, мне кажется, я превращаюсь в придаток камеры, в машину, которая предназначена только для того, чтобы смотреть. И все же я окрылен. Знаешь, так, наверное, должен чувствовать себя человек, у которого вдруг закрылись раны, что не заживали много лет. Я понял..."

И все.

Я держу в руках это письмо и вижу Даньку, он стоит в скверике в лучах солнца, золотых оттого, что они пронизали осеннюю листву и улыбается - не странной улыбкой-тенью - всем лицом. И я чувствую, что готова рвануться так же отчаянно и безоглядно как он, лишь бы и на мне закрылась рана, лишь бы понять то, что понял он...

"Я завтра снова в бой сорвусь, Hо точно знаю, что вернусь:"

И. Тальков.

С форзаца записной книжки Даниила Озерного.