Воды текут, берега остаются - [53]

Васли запер дверь, сунул ключ в условленное место и пошел к Окси.

Окси очень изменилась за то время, что они не виделись. Она осунулась, возле губ появились маленькие, похожие на серпы, морщинки, глаза ввалились и смотрят устало.

Окси обрадовалась приходу Васли; взяв на руки малыша, принялась рассказывать:

— Я недавно побывала в Уржуме. Матвей и дед Ефим сидят в одной камере. Идет следствие. Матвей говорит, что никаких доказательств против них у полиции нет, одни голословные обвинения. Как видно, до суда дело не дойдет.

— Значит, их выпустят? — обрадовался Васли.

Окси вздохнула:

— Должны бы выпустить, да вот только когда? Жду не дождусь…

— Ксения Петровна, — смущенно проговорил Васли, — не могу ли я вам чем-нибудь помочь?

Окси встала, положила ребенка в люльку, качнула ее несколько раз и, прошептав: «Спит», снова села рядом с Васли. Положила руку ему на плечо, сказала:

— Спасибо тебе, Васли, за заботу, только чем же ты мне можешь помочь? Конечно, мне тяжело одной, да только я теперь знаю, что таких одиноких, обездоленных женщин в нашем краю сотни. Ты бы поглядел, что творится возле Уржумской тюрьмы! Сутками дожидаются несчастные бабы, чтобы повидать мужа или сына. Многие приходят, как я, с младенцами на руках, а у иной, кроме младенца, еще за юбку уцепились два-три малыша. И почти все, кто сидит, попал в тюрьму потому, что поверил царскому манифесту. Ну, а ты, Васли, как живешь?

— Никак, можно сказать. Вот пришел узнать насчет школы.

— Узнал?

— Прокудин говорит, что пока нет приказа ее открывать.

— Что же ты думаешь делать?

— Пойду в Курыксер; может, там на мельницу устроюсь…

Но, придя в Курыксер, Васли узнал, что местная мельница стоит на замке: нечего стало молоть.

Продрогший до костей, он зашел в трактир, спросил себе чаю.

За соседним столом сидел приказчик лесопромышленника Ионова, раскрасневшийся от выпитой водки.

Он несколько раз пытливо посмотрел на Васли, поманил к себе.

— Ты откуда, молодец? — спросил он.

— Из Нартаса.

— А тут что делаешь?

— Зашел чаю попить.

— Я не про то. В Курыксере что делаешь?

— Хотел на работу наняться.

— Ясно. Скажи, молодец, ты грамотный?

— Грамотный.

— Что такое дебет-кредит знаешь?

— Слыхал немного.

— Мне нужен помощник счетовода. По рукам?

Васли кивнул.

— Эй, хозяин, — крикнул приказчик, — налей-ка этому молодцу рюмку водки!

— Я не пью.

— Хм-м… Ну что ж, это, пожалуй, даже хорошо. А есть хочешь?

— Поесть не откажусь.

— Подать ему жаркого, — распорядился приказчик.

Так Васли стал работать в конторе лесопромышленника Ионова.

Глава XVIII СНОВА В ШКОЛЕ

Но проработал он там недолго: ближе к весне школу все-таки открыли. В земской управе смекнули, что приближается посевная, что пора готовить семена и инвентарь. Ведь у Нартасской школы свыше ста десятин земли, более ста голов скота — большое, налаженное хозяйство. Не разорять же его из-за сумасбродства нескольких молодых горячих голов!

И вот Нартас снова ожил. В окнах школы и общежития зажегся свет, из печных труб повалил дым. Молодые веселые голоса звонко перекликаются друг с другом, повсюду радостное оживление.

Правда, десятка полтора учеников так и не вернулись в школу. Их родители, напуганные происшедшими беспорядками, рассудили, что пусть лучше сын останется неученым, зато не угодит в тюрьму. Другие, соблазнившись заработком, не пожелали оставить какое-либо теплое местечко ради учебы.

В день, когда должны были возобновиться занятия, в Нартас приехал председатель Уржумской земской управы Садовень. Он обратился к ученикам с речью, сказал, что их долг — хорошо учиться и стремиться к тому, чтобы прошедшие беспорядки больше никогда не повторились, помянул при том, конечно, бога и царя.

Когда он закончил свою короткую речь, стоявший за его спиной Прокудин собирался подать ученикам знак расходиться, как вдруг среди тишины раздался голос Васли Мосолова:

— Я хочу спросить.

Садовень нахмурился:

— Ну, что там еще?

— По школе ходят слухи, что Гавриил Васильевич Малыгин больше не будет нас учить. Это правда?

Садовень смешался. Ему было известно, что Малыгина из Уржумской тюрьмы перевели в Вятку, но, стоя перед строем парней, впившихся в него глазами, он счел за благо ответить уклончиво.

— Правда, его перевели в другое место.

— Когда выпустят из тюрьмы мельника Матвея Трофимыча Рубакина? — спросил Васли.

— И нашего товарища Ваню Ислентьева! — подхватило сразу несколько голосов.

Садовень растерянно обернулся к Прокудину, сказал сквозь зубы:

— Николай Семенович, да уймите же вы их!

Прокудин выступил вперед.

— Господин председатель земской управы ничего об этом не знает, — сказал он. — Это дело полицейского управления.

Поднялся шум. Глаза председателя трусливо забегали, он поднял руку и, когда шум немного утих, сказал с заискивающей улыбкой:

— Весьма похвально, что вас заботит судьба не только вашего товарища, но и какого-то мельника. Но я в самом деле ничего о них не знаю. Однако обещаю по возвращении в Уржум навести справки и, по возможности, похлопотать.

Потом, по дороге в Уржум, председатель корил себя: «Старый болван! Признайся, что струсил! Наобещал с три короба, теперь придется хлопотать за этих висельников, иначе прослывешь лгуном».