Воды текут, берега остаются - [38]

Вдруг у Васли мелькнула озорная мысль. Не дать ли одну листовку этому мужику? Пусть читает, набирается ума.

— Дядя, ты грамотный? — спросил Васли.

Мужик похлопал мучными руками, ответил с улыбкой:

— Нет, сынок. В солдатах был, показывали мне буквы, да у меня мозги, видно, вроде решета, ничего не зацепилось. А что?

— Ничего, просто так спросил.

— В нашей деревне есть старик, дед Епи. Вот уж тот — грамотей. Все знает, во всем разбирается. Про что хочешь расскажет — и про императора, и про короля, и про шайтана.

— Наверное, про султана? — с улыбкой спросил Васли.

— Может, и так, — согласился мужик. — По мне, все едино.

Дверь амбара скрипнула. Матвей заглянул в амбар, поманил Васли.

Вид у Матвея был взволнованный.

— Послушай, парень, — пристально глядя в глаза Васли, сказал он, — в Нартас приехал урядник и три стражника. Ищут листовки. Был обыск в общежитии, на ферме, на конюшне.

Васли опустил глаза, сказал:

— Дядя Матвей, я пойду к себе, ладно?

— Иди, Васли, иди, — ответил мельник и еще раз пристально взглянул на парня.

Глава IX «ГОСТИНЦЫ»

Прошла неделя. Жизнь в школе вошла в свою колею. Потап Силыч как-то притих, ходит злой и хмурый. Должно быть, досадует, что при учиненном им обыске не нашли ни одной листовки. Кроме того, он напуган исчезновением Вани Ислентьева. Баудер прямо ему сказал:

— Ты обязан следить за учениками. Упустил парня — ищи где хочешь, а найди!

Потап Силыч написал в родную деревню Ислентьева, съездил в Уржум. Но из деревни ответили, что Иван дома не появлялся, и в Уржуме никто его не видел.

Мысль о Ване Ислентьеве не покидает и Васли. Он записывал в дневнике:

«Сегодня в школе опять зашел разговор о Ване. Яша Гужавин сказал, что, наверное, он вместе с новобранцами ушел на войну. Последние дни Поперечный Йыван все время крутится возле нас с Яшей, стал, не в пример прошлому, разговорчивым и приветливым. Но Яша не очень-то доверяет ему, говорит, что он — холуй Потапа. Может, оно и так, да только мне все равно жалко Йывана, не могу его оттолкнуть: ведь у него нет товарища, а одному жить очень тяжело.

Мне пришло в голову: не рассказать ли Гавриилу Васильевичу о листовках? Или не стоит впутывать его в такое опасное дело?»

Васли перечитал свою запись и, поразмыслив, тщательно вымарал две последние фразы.

В это время в его комнату вошел мельник.

— Сейчас новость слышал, — сказал он, — в починке Айблат сегодня нашли две листовки. Кто-то тамошним мужикам подкинул.

Чувствуя на себе пристальный взгляд Матвея, Васли покраснел.

— Дядя Матвей, что ты так на меня смотришь? Может, ты думаешь, что это я?

— С чего ты взял? — Матвей пожал плечами и, достав амбарную книгу, принялся ее перелистывать. Потом сказал задумчиво: — Вообще-то сделал это какой-то бесстрашный человек. — Он положил руку на плечо Васли. — Послушай, Василек, сдается мне, ты от меня что-то скрываешь. Я тебя не принуждаю, если не доверяешь мне, ничего не говори. Только мне думается, что мы с тобой друзья.

— Конечно, друзья! — горячо воскликнул Васли. — Подожди, дядя Матвей, я сейчас!

Васли проворно взобрался на чердак, разгреб землю в углу, достал полотняный сверток.

Вернувшись, он протянул сверток мельнику.

— Вот, дядя Матвей, — сказал он.

— Это еще что за гостинцы? — удивился Матвей.

— Сам погляди.

Матвей развернул сверток.

— Листовки! Вот так гостинцы! Ты сам-то читал, что тут написано?

— Читал.

— Дай-ка и я почитаю… «Вдумайся, солдат, кто твой враг и где он?» — Дальше Матвей стал читать про себя; закончив, сказал одобрительно: — Толково написано. В самую точку.

Васли, напряженно следивший за выражением лица мельника, пока тот читал листовку, при его последних словах радостно улыбнулся и сказал:

— В прошлое воскресенье оратор у церкви то же самое говорил, он и листовки эти разбрасывал, а я подобрал да спрятал. Там еще другая листовка есть, обращение к крестьянам.

Васли вытянул из свертка листовку и прочел вслух:

— «Братья крестьяне! Не платите податей! Не отдавайте своих сыновей царю, который погонит их на смерть…»

Дослушав листовку до конца, Матвей покачал головой:

— Попадешься с такой бумагой — в тюрьму угодишь.

— Ясное дело! Значит, не надо попадаться, — хитро улыбнулся Васли. — Я все думаю, что надо передать листовки в верные руки, чтобы они до людей дошли. Только вот не знаю, как это сделать.

Матвей задумался, потом сказал:

— Вот что, давай их мне. Я знаю такого человека, он сделает все как надо.

Недаром говорят, что злой человек копит злобу в сердце, а добрый хоть и вспылит, да скоро отойдет, забудет злость и обиду.

Вот и Матвей хоть и рассердился в новогоднюю ночь на свою невесту, но, поостыв, понял, что был неправ, и попросил у нее прощения. Окси простила его, и снова между ними наступил мир и согласие.

Окси — сирота. Воспитывалась в приюте, выучилась на медсестру, до Нартаса работала в Лопъяле, вошла в кружок Союза учителей, сама втянулась в подпольную работу.

Хотя она любит Матвея, доверяет ему, но как-то так случилось, что до того новогоднего вечера не открылась ему и лишь потом, когда они помирились, рассказала, что связана с революционно настроенными учителями окрестных деревень, получает от них подпольную литературу. Тогда Матвей никак не отреагировал на ее признание, поэтому сегодня она очень удивилась, когда, придя к ней, он сказал, радостно блестя глазами: