Воды любви - [5]

Но какой-то русский кретин умудрился снять фильм с таким названием задолго до меня.

Так что я даже и пробовать не стал.

Просто понял, что, пока Рим поджигали и разрушали, я, – последний римлянин, – валялся пьяный у подножия Капитолия. И проспал, и просрал, все, очнувшись уже на развалинах. Где варвары пасут коз. Что мне оставалось делать?

Я замкнулся в себе еще больше.

* * *

Вернувшись на бассейн «Динамо» – «Юности» к тому времени уже не было, потому что молдаване построили на ее месте шикарный дворец для крестин, похорон и свадеб, – я плавал год, и вернул себе форму. Даже написал об этом рассказ, за который получил литературную премию. Что-то вроде «За мужество в Литературе» или «России верные сыны». Не очень помню название. Помню, что получал ее вместе со мной какой-то придурковатый чеченец, которого наградили за книгу о том, что он чеченец. Это было так же странно, как если мне вручили премию за книгу «Я русский». Что, вашу мать, в этом такого, думал я. Но взял грамоту, деньги в конверте, и откланялся. Вернулся в Кишинев.

Плавать серии 20 по 100 вольным стилем в режиме 1 минута.

И которые, после того, как воду на бассейне «Динамо» слили, стали для меня совершенно недоступными. Но бросать спорт я не стал: это автоматически означало бы начало нового продолжительного запоя. Так что мне пришлось переключиться на зал. Благодаря плаванию, упорству, склонности к меланхолии и одиночеству, я сумел и в этом деле достичь некоторых успехов.

Толкал 180 килограммов без страховки.

Пить – из-за тренировок – у меня получалось всего раз-другой в неделю, так что я даже стал, как сказала моя жена, несколько похож на человека. Так что она разрешила мне видеться с сыном. Мальчишку назвали Тимофеем. В честь моего прадеда-директора гимназии, которого хотели расстрелять в Могилеве большевики за то, что он русский, и которого расстреляли в Туркестане враги большевиков, басмачи за то, что он русский.

Гребанный Советский Союз!

Люди в этом месте ни чему на ха не учатся, сказал бы по этому поводу мой тренер.

Или еще что-нибудь в этом роде.

Так или иначе, а мальчишка был вылитый прапрадед, и мне нравилось проводить с ним время. Я его даже в секцию плавания устроил, когда оказалось, что в городе чудом сохранился один бассейн, и там преподает один из моих еще одним чудом не спившихся и не погибших одноклассников.

Сделал я это, признаю, с дальним прицелом.

Мальчишка был очень способным, и наверняка проявит недюжинные способности, знал я. Как только закроют и последний бассейн, моя жена вынуждена будет эмигрировать, чтобы мальчик смог продолжать плавать, потому что у него перспективы, знал я. И он не пропадет в Молдавии, этом странном заколдованном месте, где люди превращаются в свиней безо всякой Цирцеи.

Так оно, кстати, и случилось.

Они сейчас в Москве, вышла замуж за какого-то долбоеба из среднего звена партии ЛДПР. Водит машину, открыла три цветочных магазина и не изменяет мужу. Ну да, конечно, я подбивал клинья, а как же.

Тимофей плавает в школе олимпийского резерва.

Имени Сальникова.

Как видите, для пьяницы я неплохо все рассчитал.

* * *

По прошествии семи лет в зале я раздулся.

Как корова на стероидах. Безо всяких стероидов. Куриная грудка, творог, и жесткая отключка со спиртным всего раз в неделю-две. Конечно, ничего хорошего в этом не было. Ну, кроме внешности. С виду-то я был ничего. Широкие плечи, крутой бицепс. Мощная спина, надутый верхний пресс, накачанные грудные мышцы, которые я, извращенец гребанный, все время подружек просил облизывать. В общем, внешне я был совершенной машиной.

Да только внутри все это прогнило.

И дело даже не в бурной молодости, сказал врач. Чрезмерно большая мышечная масса, сказал врач. Масса тела увеличивается, а вот сердце остается прежним. И оно уже совсем – ни хера, говоря языком моего тренера, которого я, почему-то, вспоминаю все чаще, – не справляется. Так он мне сказал и, хитро подмигивая, предложил мне полечиться.

Я глянул на него внимательно.

Шел 2012 год. В Молдавии уже не осталось никакой системы здравоохранения. Больницы напоминали феодальные замки. Главврач был царь и бог. Одна беда – он не был врач. Как и все остальные «врачи». Химиотерапию в стране отменили, а операции сложнее, чем вырезать аппендицит, проводили за границей. Туберкулезников было больше, чем после войны. Чуваки с открытой формой харкали в автобусах кровью. Инвалиды ползали, обоссанные, по улицам. Эпидемии гриппа всерьез угрожали выкосить страну, инсульт означал приговор, а про рак и тому подобные штуки я даже вспоминать не хочу. Аллергию лечили наговорами.

Простите, я все сбиваюсь на репортаж.

Как ни странно, мне казалось, что я пережил бы и это, окажись со мной рядом Лена. Странно. Девочка, даже лицо которой я помнил смутно… Золотая цепь врача блеснула, – как воспоминание из детства, – и я вежливо отказался. Он с сожалением проводил меня взглядом. Как крокодил на африканском водопое, крокодил, к которому так и не подошла антилопа. Нырнул на глубину и стал ждать следующую жертву.

А я прикрыл дверь поликлиники, зашел домой, взял спортивную сумку и поехал в зал.