Водоворот - [10]

Но домой идти не хотелось, там его ждет одинокий вечер, а ему хочется поделиться с кем-нибудь своими мыслями и чувствами. А для этих целей у него есть только один человек. Раньше их было больше, но с течением времени они по разным причинам отсеялись.

Ему пришлось спросить, как добраться до метро. Оказалось, путь был не близкий. Но Юхнова это сейчас не сильно беспокоило, он быстро направился в указанном направлении.

Гиндин его уже ждал. Хотя он никогда не был женат и жил один, в отличие от его, Юхнова дома, у него всегда было вдоволь продуктов. К тому же для холостяка он неплохо умел превращать их во вполне съедобную пищу. Впрочем, Гиндин проживал не совсем один, а с собакой породой чихуахуа по имени Мейс, который всегда радостно встречал Юхнова.

С Гиндиным они не виделись довольно давно и обнялись при встрече. Их дружба зародилась во время учебы на режиссерском факультете. Оба мечтали создать свой театр. Но после окончания театрального института, их пути кардинально разошлись. Михаил внезапно вместо того, чтобы заниматься своей искомой профессией, ушел в политику, превратившись в весьма заметного оппозиционера действующей власти. А потому чаще всего они говорили не об искусстве, а на политические темы.

Но сегодня Юхнова говорить о них совершенно не хотелось. Он был переполнен совсем другим.

— Валера, ты хотя бы иногда ешь? — поинтересовался Гиндин, наблюдая за тем, с какой скоростью Юхнов поглощает еду.

— Иногда ем. Но сегодня просто на это не было времени.

— Заметно. Я слышал, ты ушел из театра.

Юхнов на мгновение перестал жевать и посмотрел на друга.

— Ушел, — коротко подтвердил он.

Гиндин наклонился к нему.

— Слушай, Валера, бросай ты эту бодягу под названием театр. Ей богу, сейчас не до него. Ты же видишь, что в нашем государстве происходит. Власть совсем оборзела, хватает всех подряд. На прессу надет один огромный намордник, мы прямой дорогой идем к самой настоящей диктатуре. Ну, какое сейчас искусство. Ты нужен нам. Свергнем этот режим — вот тогда снова займешься своими постановками. Я тебя убедил?

Юхнов улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Тебе известно не все. Меня действительно поперли из театра, где я служил, но сегодня приняли в другой. С завтрашнего дня я там главный режиссер.

— Вот как, — удивился Ганин. — И что за театр?

— «Поклон».

Гиндин аж сморщился.

— Знаю о таком. Полный отстой. Живет исключительно на субсидии города. Не будь их, давно бы сыграл в ящик. И ты собираешься там работать? Валера, ты сбрендил?

— Да, собираюсь, — подтвердил Юхнов. — На счет театра ты прав, отстой полный. Но это и хорошо.

— Что же тут хорошего? — не понял Гиндин.

— А то, что можно все там вырывать с корнями. Будем делать другой театр. Вот увидишь, через год в него будет валить народ похлеще, чем на футбол.

— Тебе не дадут ничего толком сделать.

— А тут ты не прав, директор театра дает мне полную свободу. Иначе бы я ни за что не согласился.

— Что-то не верится.

— Все очень просто, — пояснил Юхнов, — театр исключили из списка, кому предоставляются субсидии. Они и зашевелились. Надо же себя спасать. Вот меня и пригласили это сделать.

Гиндин разлил по рюмкам очередную порцию водки.

— Выпьем за твой успех. Только подумай, как следует: стоит ли работа в этом театре твоих усилий? Я тебе предлагаю делом заняться. Сегодня это гораздо важней, чем поставить несколько даже гениальных спектаклей.

— Нет, Миша, ты не прав, — покачал головой Юхнов. Он слегка захмелел, но это состояние ему сейчас нравилось, оно вносило легкость в его перегруженное размышлениями сознание. — Нужно заставлять людей глубоко думать и чувствовать. Современный человек все больше превращается в скотину. С кем ты собираешься строить новое государство?

— И ты полагаешь, что с помощью этого театра на сто мест ты изменишь человечества.

— Там двести мест, — поправил Юхнов.

— Большая разница, — усмехнулся Гиндин. — Ты неисправим. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

— Давай выпьем за то, чтобы когда-нибудь это прояснить, — предложил Юхнов.

— Хороший тост.

Они выпили, и Юхнов почувствовал, что окончательно захмелел. Сказывается недостаток практики, в отличие от многих своих коллег по цеху, пил он редко и понемногу.

Гиндин заметил состояние друга.

— Вот что, Валера, домой сегодня не пойдешь. Еще что-нибудь случится. Поспишь на диване, не первый раз.

Юхнов попытался возразить, но внезапно почувствовал, что сил на дорогу у него, в самом деле, нет. Уж больно день был эмоциональный, вот на эмоции они все и ушли.

Сцена одиннадцатая

Дивеева вошла в квартиру, прошла в комнату и огляделась — мужа не было. Она громко и смачно выругалась. Она надеялась, что он уже вернулся. Несколько дней назад отправился на свою малую родину навестить заболевшую матушку. И без того к распиравшему ее раздражению прибавилась еще дополнительная порция. Нашла дура, когда болеть, а Егору — уезжать в самое неподходящее время. Если бы он был бы в театре, как знать, они совместными усилиями может быть и не допустили появления в нем Юхнова. Уперлись бы рогом и не позволили бы этим двум гавнюкам притащить сюда этого скандалиста. Как никак, Егор главный режиссер, большая величина. Да, он по статусу только исполняет его обязанности — ей так и не удалось дожать Любашина и убрать эту мерзкую приставку. Хотя попыток она делала немало. Но старик проявил упрямство — и ни в какую. Пришлось отступить. Она полагала, что на время, а оказалось, что навсегда. А от этого Юхнова ничего хорошего ждать не приходится. Ей немало о нем известно; артисты повсеместно от него стонут. Правда, находятся немногочисленные идиоты, которые восхищаются его творчеством, считают чуть ли не гением.