Водораздел - [49]

— Кто на Мурманке хлеб свой добывает, тот знает, в какой партии ему быть…

ВОДОРАЗДЕЛ Книга вторая

I

— А-вой-вой, — причитала Доариэ, прильнув к окошку, выходившему на озеро. — Отец небесный, подсоби веслу, помоги гребцу.

На открытом озере беспомощно, как щепка, качалась лодка, то взлетая на пенистом гребне высокой волны, то надолго исчезая из виду. Тяжелые черные тучи плыли низко над водой. Иссиня-черный простор озера был сплошь покрыт пеной. Утром, когда Поавила и Хуоти поехали за озерной глиной для потрескавшегося пода печи, по озеру ходили лишь легкие волны, теперь же оно шумело и кипело, словно озябший водяной вдруг разбушевался и взбаламутил его до самого дна.

Торопливо одевшись, Доариэ побежала на лодочный берег. «Все это его гордыня…» — бранила она мужа.

Когда Доариэ спустилась к причалам, лодки нигде не было видно. Минуту-другую она всматривалась в озеро, ожидая, что лодка вот-вот появится. Но лодка не появлялась… В страхе Доариэ бросилась бежать к Весанниеми, ветки ив хлестали по лицу, в ушах гудел прибой, ветер рвал с головы цветастый платок. Выбежав на мыс, она облегченно вздохнула: Поавила и Хуоти пристали на другой стороне мыса и тянули лодку на берег на пустовавшем уже давно учителевом причале.

— Лужица так себе, а как разойдется, так и портки промочит, — говорил Поавила сыну.

Запыхавшаяся Доариэ подбежала к ним, без конца повторяя:

— Слава тебе, господи… Слава тебе, господи…

— Ишь, как на водоразделе плещет… — продолжал Поавила, мрачно глядя на волны, которые только что едва не поглотили их.

Хуоти, насквозь промокший и посиневший от холода, тоже смотрел на разбушевавшееся озеро. Ему представлялось, что водораздел находится где-то высоко над остальной землей. А ведь озеро на самом гребне водораздела. Поэтому здесь и ветер всегда такой сильный, и если бы не было впереди леса, то, наверно, отсюда было бы видно очень далеко, весь мир был бы как на ладони.

Ветер не затих и к ночи.

Прогнившие углы и крыша старой избушки Пульки-Поавилы зловеще потрескивали. Доариэ проснулась от этого треска и стала слушать, как шумят на кладбище старые ели, как ветер завывает все сильнее и все грознее. Днем этот шум и вой не казался таким страшным, как в ночную пору, когда все живое спало или тревожно прислушивалось к ветру, который, казалось, единственный властвовал в мире. На душе Доариэ было тревожно.

— Ты спишь? — шепотом спросила она мужа.

Поавила всхрапнул и что-то пробормотал сквозь сон.

Ветер на мгновение затих, потом опять налетел и еще яростнее стал рвать крышу. Вдруг что-то загремело, затрещало, словно потолок обвалился. Доариэ в страхе прижалась к мужу.

— Доариэ, ты что? — проснулся Поавила.

С потолка сыпался песок и древесная труха.

— Да, совсем гнилая наша избушка. Пора ее на ольховый плот поставить и вниз по речке сплавить, — проговорил Поавила, протирая глаза и смахивая с лица песок.

— Не надо было… — начала жена.

— Чего не надо было? — перебил ее Поавила, угадав, что она опять хочет сказать о царском портрете. Еще в начале войны сотский прикрепил этот портрет в углу избы, и он долго висел там, покрываясь копотью и пылью. Когда в деревню пришла весть о свержении царя, Поавила выразил свое отношение к этому событию тем, что сорвал портрет и бросил его в печь. Доариэ тогда перепугалась. Этот страх все еще не покидал ее. Ей казалось, что такое кощунство Поавиле даром не пройдет и обязательно из-за его гордыни с ними случится какая-нибудь беда.

— Всех мужику кормить приходится… от клопов до царя, — проворчал Поавила, поймав на шее клопа.

До рассвета было еще много времени, но Поавила не смог больше заснуть. Уставившись в черный потолок, на котором даже в темноте были заметны провисшие доски, он подумал вслух:

— Да, придется, видно, новую избу построить.

Доариэ глубоко вздохнула. О постройке новой избы Поавила говорил еще тогда, когда пришел свататься, только до сих пор дальше разговоров дело не двинулось. Где же ему теперь за постройку браться… Годы уже не те, да и время-то какое… Но Поавила думал иначе. Он еще до войны собирался поставить новую избу, да все проклятая бедность мешала, все приходилось откладывать. Последний раз его планы рухнули, когда он взломал дверь семенного амбара и по доносу Хилиппы попал в тюрьму. С той поры Поавила уже не думал о новой избе, да и сейчас вряд ли заговорил бы о ней, если бы на его голову не посыпались с потолка песок и труха.

Виски у Поавилы уже серебрились и горбился он все сильнее, но еще чувствовал себя крепким и верил, что хватит у него сил поставить новую избу. Самое время сейчас приниматься за постройку. Хуоти уже почти взрослый. Недоимок платить не надо. Правда, времена еще беспокойные, и что будет завтра — не ясно, но ведь он уже не тот, что был. Он и в кемской тюрьме побывал и на Мурманке работал. Поавила верил, что теперь и дышать будет легче и жизнь станет лучше. Поглощенный своими мыслями, он машинально начал свертывать цигарку, хотя ночью, как правило, не курил.

— Что с тобой? — спросила Доариэ.

— Да вот паразиты проклятые… видно, придется из-за них ставить новую избу, — проворчал Поавила, почесывая заросший затылок. — Иначе от этих тварей не избавишься.