Водораздел - [183]

— Харьюла ехал впереди на коне, — добавил Кюллес-Матти. — Он был совсем близко от другого берега. Я видел, как он слетел с коня… Черт побери, ни за что пропал парень…

Молодая санитарка из финского батальона, пришедшая повидать Харьюлу, словно оцепенела. Казалось, слезы вот-вот хлынут из ее глаз, но она не заплакала.

Яллу! Как ей хотелось встретиться с ним. Яллу танцевал с ней и провожал с танцев до калитки. И это все, что между ними было… Ведь из-за Яллу она пошла на Вилппулский фронт ухаживать за ранеными. В надежде встретиться с Яллу она вместе с десятками тысяч беженцев покинула родину и ушла в Россию. А теперь ее Яллу лежит где-то на озере, может, уже неживой. Нет, она должна найти его…

…Харьюла полз по глубокому снегу, сжимая в руке гранату. «Попробуйте только подойти», — скрежетал он зубами. Его даже не ранило. Он только вывихнул ногу, спрыгивая с коня. Когда позади закричали диким голосом, конь поднялся на дыбы и, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули, понесся как шальной. Харьюла кубарем скатился с коня в снег. При падении он выронил карабин. Но у него оставалась ручная граната, и, переждав, пока стрельба немного утихла, Харьюла стал отползать, зажав в руке гранату. Он не знал, сколько времени он полз. Время от времени раздавались одиночные выстрелы и посвистывали пули, иногда совсем рядом взметая снег. Тогда Харьюла замирал и лежал неподвижно, выжидая, когда перестанут стрелять. Наконец, ему удалось доползти до леса, откуда он выбрался на дорогу. Только выйдя на дорогу, он заметил, что окоченевшие пальцы свело и они примерзли к гранате. Так с гранатой в замерзшей руке он и пришел на разъезд и, хромая, направился в санчасть.

— Сперва надо снегом оттереть, — велел врач Татьяне.

— А не взорвется? — испуганно спросила Татьяна.

— Не бойся, — успокоил ее Харьюла. — Я же кольцо не снял.

— А теперь спиртом, — сказал Гавриил Викторович, когда пальцы разжались и гранату вынули из руки.

— Ради дьявола, не губите такое добро, — взмолился Харьюла.

— Не волнуйтесь, молодой человек, — сказал врач и стал готовить для Харьюлы пунш.

— Хилья приходила, — сообщила Харьюле Татьяна, растирая его пальцы спиртом.

— Какая Хилья?

— Санитарка. Такая невысокая. Говорит, тебя хорошо знает.

— Жива! — обрадовался Харьюла.

— Всего с полчаса назад ушла. Она в батальоне Вастена. Говорит — пришла тебя повидать, а тут ей рассказали, что тебя, мол, убили. Так в слезах и ушла…

В расположенной на левом фланге деревушке, куда направлялся Харьюла со своими разведчиками, еще день назад не было противника. Теперь она оказалась занятой. Не оставалось сомнений, что Годсон пытается окружить подразделение красных. Но о переходе в контрнаступление не могло быть и речи. Людей было маловато, и вообще это было бы безрассудством. Поэтому Донов отдал приказ отойти к Уросозеру.

Поезд стоял наготове под парами. Ночью под покровом темноты, без всякого шума красноармейцы погрузились в теплушки, и поезд без свистка двинулся к югу.

На станции осталась только группа саперов. Саперы имели задание разрушить пути. Многим из них довелось работать на строительстве этой дороги, а теперь приходилось разрушать построенное собственными руками. Паровоз с одной платформой отходил от станции по мере того, как саперы разбирали путь и укладывали рельсы на платформу. Саперы действовали спокойно и слаженно, словно выполняли привычную работу.

Но вскоре с фланга по ним открыли огонь. Те, кто был поближе к поезду, вскочили на платформу, и поезд пошел. Остальные залегли у насыпи и стали отстреливаться.

— Сдавайтесь, — кричали им из леса. — Вы окружены!

Саперы отстреливались до последнего патрона, а потом встали в полный рост и подняли руки. Подпустив вражеских солдат совсем вплотную, они выхватили гранаты и бросили их под ноги белым…

Тем временем их товарищи успели отъехать довольно далеко. За пыхтением паровоза и за грохотом колес саперы не расслышали взрывов позади. Не услышали они и стрельбы, которая шла впереди, и только на станции Сегежа они, к удивлению, заметили, что находятся в самой гуще боя. Оказалось, что белые обошли их и ворвались на станцию.

Паровоз остановился. Машинист выглянул из паровоза, пытаясь разглядеть сквозь метель, кто на станции — свои или белые. Неподалеку он увидел двух убитых, лежавших на снегу с раскинутыми руками. Станция горела. Где-то рядом грохнула шрапнель.

— Сюда, сюда! — закричал кто-то и в паровоз влез человек в штатском. Один из саперов узнал его — они встречались на подступах к Кеми, вместе отбивали нападение белофиннов.

— Лонин!

Но Лонин не обратил внимания на его удивленный возглас.

— Скорей, скорей! — торопил он красноармейцев, помогая им втаскивать на паровоз тяжелый пулемет.

Вряд ли Лонин, выезжая из Петрозаводска, предполагал, что попадет в такую переделку.

Ветку со станции Голиковка на Онежский завод успели закончить до того, как выпал снег. По ветке на завод стали поступать паровозы на ремонт. Первый отремонтированный паровоз повел на фронт агитпоезд имени Розы Люксембург и Карла Либкнехта. Лонин повез с этим поездом собранные петрозаводчанами для фронта теплые вещи, бумагу для писем, махорку. Агитпоезд остался в Медвежьей Горе, где находился штаб первой бригады. Там же остались участники самодеятельности клуба железнодорожников. Лонин выехал в Сегежу. Но едва он успел прибыть туда, как противник пошел в наступление. Станцию оборонял небольшой отряд прикрытия под командованием Соболева и сформированный из местных железнодорожников добровольческий отряд численностью около 30 человек. Ряды защитников станции уже заметно поредели, и патроны были на исходе.