Водораздел - [116]

— Есть тут и другие карелы! — крикнул Теппана, поняв, куда клонит этот старик.

Говоривший на мгновение смешался.

— У нас, карелов и финнов, одна родословная, одни предки, у нас один…

— Но отец-то небесный у нас не один, — вставил Теппана.

Теперь выступавший разглядел Теппану. Сделав паузу, он внимательно вглядывался в него, словно старался запомнить его лицо.

— Бей, бей! — раздался вдруг чей-то голос в конце зала. Потом послышались крики, топот, смех. Оказалось, что откуда-то выскочила мышка и заметалась под задними рядами. Председателю долго пришлось звонить в колокольчик, чтобы восстановить порядок и тишину. Делегат из Ухты тем временем спустился с трибуны. Воспользовавшись суматохой, Теппана и Ховатта вслед за Соболевым вышли в коридор покурить. Тем временем на трибуну поднялся коренастый, с угловатыми чертами лица, похожий на рабочего мужчина и заговорил густым басом:

— Я обращаюсь ко всем делегатам, в особенности к товарищам карелам: когда вернетесь домой, расскажите людям, что исполком будет бороться за волости, населенные карелами, передайте людям, чтобы они готовились к борьбе против белогвардейцев…

— Слышишь? — Ховатта дернул за рукав Теппану, начавшего рассказывать всякие байки про мышей.

Теппана замолчал и стал внимательно слушать. Наконец-то речь пошла о вещах, которые, по мнению Теппаны, были самыми важными!

— Хорошо говорит! — восхищался Ховатта. — Кто это?

Соболев не знал. Он не был знаком с Закисом.

— Империалисты идут сюда с захватническими целями, — продолжал Закис. — Они стремятся захватить Карелию и Мурманский край. Но мы не должны допустить этого…

Следующий оратор, взявший слово после Закиса, начал жаловаться, что учителя получают меньшую зарплату, чем уборщицы, что в школах нет тетрадей, карандашей. Теппану эти вопросы не интересовали и он не стал слушать.

— Нам надо поговорить с этим мужиком, — сказал он Ховатте, имея в виду Закиса.

Ховатта кивнул в ответ, испытывая удовлетворение от того, что у него и у этого товарища из исполкома, оказывается, одни и те же мысли.

— Это интеллигентская мягкотелость! Псевдогуманность! — на ходу продолжал возмущаться Закис, обращаясь то к Донову, то к Кремневу. — Такое христианское добросердечие может еще оказаться во вред делу революции.

Он не мог понять, что случилось с Кремневым. Месяц назад Александр Алексеевич не поколебался вынести смертный приговор финскому шпиону, а теперь вот…

— Давайте не будем больше об Алышеве, — мягко попросил Кремнев. — Дело уже решено.

За последнее время Кремнев, действительно, изменился. Одно дело этот инженер. Там все было ясно: иностранный агент… А Алышев… Он же — социал-революционер. Кремнев не знал еще, что эти самые социалисты-революционеры и меньшевики, войдя в сговор с послами союзных держав, готовили арест Совета Народных Комиссаров, спровоцировали контрреволюционные мятежи в Муроме, Костроме, Вологде. Удалось им поднять кулацкие мятежи и в Олонце, где входившие в состав уездного Совета эсеры созвали из различных деревень в уездный центр своих единомышленников якобы для того, чтобы произвести распределение чрезвычайного налога, и, воспользовавшись моментом, захватили склад с оружием и арестовали большевиков — членов уездного Совета. Обо всем этом Кремневу пока было неизвестно и поэтому он не мог согласиться с решением собрания железнодорожников, вынесшего Алышеву, как изменнику, смертный приговор. Если бы этот приговор был вынесен в тот момент, когда белофинны были на подступах к Кеми, Кремнев, возможно, и согласился бы с ним. Но теперь, когда опасность миновала, а Алышев раскаялся, не слишком ли это суровая мера наказания? Другие члены вновь избранного исполкома поддержали его и вынесли решение о лишении Алышева гражданских прав и о высылке его за пределы губернии. Против был только Закис.

— Не будет заниматься больше политикой. Всецело посвятит себя частной жизни. Чепуха! — возмущался Закис — Все эти уверения гроша ломаного не стоят. При первой же возможности он вцепится нам в горло. Не зря он бывал на пирушках у белогвардейцев вроде Тизенхаузена…

Донов не вмешивался в разговор. Он считал, что в таких делах нельзя рубить с плеча, к тому же Алышева он не знал.

Кремнев хмурился и тоже молчал. Он шел тяжело дыша, то и дело кашлял. Вид у него был усталый. И не удивительно: съезд продолжался больше недели, и все это время Александр Алексеевич был в напряженной работе. Заседали с утра до позднего вечера, и весь день в зале густым облаком висел табачный дым. Кремнев, правда, просил мужиков не курить. Какое-то время они, действительно, не курили, но потом, разгорячившись, забывали о его просьбе и опять начинали нещадно дымить. Весной обычно у Кремнева всегда было хуже с легкими, а тут еще этот дым… Хорошо, что сегодня его освободили от обязанностей председателя исполкома, выбрав на его место Закиса.

— Осторожнее! — схватил его под руку Закис, когда Кремнев, споткнувшись о камень, чуть не упал.

— Спасибо, — улыбнулся Кремнев и вдруг спросил, показав на камни, которыми была усеяна вся земля вокруг: — А вы знаете, откуда приползли сюда эти камни?