Водораздел - [16]

Шрифт
Интервал

Однако оказавшись в Москве на вице–спикерской синекуре Волынин не стал почивать на лаврах и останавливаться на достигнутом. Виталию Викторовичу захотелось чего–то большего, чем простое вице–спикерство. И Виталий Викторович отлично отдавал себе отчет в том, что он хочет — его истинной целью было Великоволжское губернаторство. И не радовали его до конца ни отдельное крыло в здании Госдумы, ни охрана на лестничных пролетах, ни мигалка с машиной сопровождения, ни вид на кремлевские башни.

Для человека несведущего в нюансах и тонкостях российской внутренней политики это желание могло бы показаться странным. И в самом деле, человек, достигший немыслимых высот в Москве, не просто получивший депутатский мандат, что само по себе являлось недосягаемой мечтой для десятков тысяч представителей региональной элиты, но и севший в кресло вице–спикера, вдруг мечтает уехать из златоглавой Москвы в степной заброшенный Великоволжск, с его кривыми улочками, скачущими вверх и вниз, все время продуваемый каспийским бризом и кара–кумскими суховеями, забытый Богом и находящийся далеко на периферии внутриполитической реальности.

Однако для человека, глядящего на мир глазами Волынина, ничего странного или противоречивого здесь не было. Для управленца, оказавшегося в свое время в самом эпицентре абсолютно системы власти абсолютно азиатской, выстроенной в Великоволжском крае, никаких сомнений здесь быть не могло. Его шеф губернатор Агарков пользовался всеми почестями, всеми привилегиями, всеми атрибутами власти восточного деспота, этот «волжский баши», как его окрестили газетные острословы, превратил Великоволжский край в каганат, и даже суверенитет федеральной власти в 90‑е он признавал скорее формально. Для того, кто находился всего на одну ступеньку ниже этого самодержца, единственной и подлинной целью жизни могло стать только восхождение на трон Великоволжского падишаха. И какими пресными и скучными должны были казаться после реалий Великоволжского каганата московские кулуарные будни, какими полинялыми казались федеральные ковровые дорожки. Ведь в этих кулуарах Волынин был не то что вторым — он явно не попадал даже в первые два десятка. Здесь он вынужден был часами просиживать в приемных больших людей, ожидая, когда его соблаговолят пригласить. Здесь ему порой приходилось вести витиеватые и бессмысленные переговоры, а еще вежливо улыбаться и любезно раскланиваться. Но дело было даже не в скромной роли, которую он играл в федеральной политической системе. Здесь, в Москве была совсем другая культура, другая эстетика и другая философия отношений. Здесь, существовало множество придворных кланов, олигархических групп, здесь двенадцать ведомств носили погоны, и каждый мало–мальски приближенный к федеральным чертогам считал себя исключительным носителем права на жизнь и смерть, здесь никто не мог рассчитывать на подобрастные взгляды снизу вверх. Разумеется, за исключением очень ограниченной группы лиц, находящихся на самом верху пирамиды властной вертикали. Но узок круг их, и страшно далеки они… Так же, как далеки и недоступны кремлевские звезды… И возвращение на историческую родину в качестве полновластного ее правителя становилось целью существования. Только этим в глазах вице–спикера был оправдан его переезд в Москву, который он считал кратковременным загибом, призванным привести его к конечной цели — Великовожскому трону.

Впрочем, был у Волынина еще и собственный бизнес. Он являлся одним из совладельцев группы компаний «Бутон», занимавшейся производством разных жировых продуктов, но в последнее время выходившей и за эти рамки. В период вице–губернаторства Волынина «Бутон» монополизировал рынок масла и майонеза в регионе, а в последний год раскинул свои сети и за его пределы. В его состав входили масло–жировые комбинаты, располагавшиеся в Томской, Курской и Волгоградской областях, он также владел пакетом акций одного из подмосковных комбинатов. Вторым совладельцем и гендиректором группы компаний был давний друг Волынина Сергей Бурцев, с которым они начинали бизнес еще в начале 90‑х.

Когда Волынин приехал в московский офис «Бутона», Ярыгин уже ждал его в приемной. Вице–спикер велел ему идти следом в кабинет и как обычно, попросил отключить все мобильники и вытащить из них батареи, и сам проделал то же.

Когда все было сделано, Волынин запер дверь кабинета на ключ и предложил Ярыгину рассказать, что произошло в регионе накануне.

— Да ничего особенного, — пожал плечами тот, — захватили порт под предлогом ускоренного банкротства по иску Чавии, приняли Каначика, допросили его так энергично, что тот помер, обычное дело.

— Ты мне не пересказывай того, что я и так знаю, — оборвал его вице–спикер, — ты лучше скажи, много ли Каначик успел рассказать, пока не помер, и что вообще с ним произошло.

Вице–спикер слегка опасался начальника своей службы безопасности. Ярыгин в прошлом служил в спецназе внутренних войск и дослужился до подполковника. Волынин внимательно изучил его биографию, прежде чем взять того на работу, и знал, что у того немалый боевой опыт в таких горячих точках как Карабах, Фергана, Ош, Ингушетия и наконец, первая чеченская кампания. Знал вице–спикер и то, что Ярыгин лично проливал кровь и даже расстреливал арабских наемников в Чечне и как всякий человек, не совершивший ни одного убийства своими руками, инстинктивно побаивался своего подчиненного, хотя и старался всячески это скрывать. Вот и сейчас глядя в глаза Ярыгину, он инстинктивно почувствовал холодную сталь возле своего горла и липкий подсознательный страх.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.